Бернард Корнуэлл - Последнее королевство. Бледный всадник (сборник)
Хасвольд запустил узловатую руку под одежду юной девушки и стал ее щупать, глядя на меня и явно надо мной потешаясь.
– Если датчане придут, – повторил он, – мы отступим подальше в болота – и датчане уйдут.
Он глубже запустил руку под платье девушки, сшитое из козлиной шкуры, и стал мять ее груди.
– Датчане не станут нас преследовать, а если и станут, Эофер их убьет.
Эофером звали лучника. Когда он услышал свое имя, на лице у него сперва отразилась растерянность, а потом беспокойство.
– Эофер – мой человек, – похвастался Хасвольд, – он посылает стрелы туда, куда я велю.
Лучник кивнул.
– Твой король желает, чтобы был построен мост, – сказал я. – Мост и укрепления.
– Король? – Хасвольд оглядел деревню. – Я не знаю никакого короля. Если здесь и есть какой-то король, так это я.
Он подавился смехом, а я окинул взглядом местных жителей и увидел одни только хмурые лица. Никто не разделял веселья Хасвольда.
«Они несчастливы с таким старостой», – подумал я.
Возможно, Хасвольд понял, о чем я думал, потому что внезапно разозлился и отшвырнул прочь девочку-новобрачную.
– Оставь нас! – крикнул он. – Убирайся!
Я ушел и вернулся на островок поменьше, туда, где скрывался Альфред и умирал Эдуард.
Энфлэд сказала, что Алевольд убедил Альфреда пожертвовать одной из своих самых драгоценных реликвий – пером голубя, которого Ной выпустил из ковчега. Алевольд разрезал перо на две части, одну вернул королю, а вторую спалил на сковороде и, когда перо превратилось в пепел, размешал его в чашке святой воды, после чего Эльсвит заставила сына все это выпить. Ребенка завернули в овечью шкуру, потому что ягненок был символом святой великомученицы Агнессы.
Но ни перо, ни овечья шкура не помогли. Мало того, ребенку стало еще хуже. Теперь Алевольд над ним молился.
– Дело дошло до соборования, – пояснила Энфлэд. Она глядела на меня со слезами на глазах. – Скажи, Исеулт может помочь?
– Епископ этого не дозволит, – ответил я.
– Не дозволит? – возмущенно воскликнула она. – Конечно, ведь не его сын умирает!
Но в конце концов все-таки призвали Исеулт. Альфред вышел ей навстречу из хижины, и Алевольд, почуяв ересь, последовал за ним.
Эдуард снова закашлялся, и этот звук казался ужасным среди вечерней тишины. Альфред вздрогнул, услышав его, потом спросил, может ли Исеулт вылечить его сына.
Вместо этого она повернулась и посмотрела вдаль, туда, где луна поднялась над болотным туманом.
– Луна прибывает, – сказала она.
– Тебе известно лекарство? – умоляюще спросил Альфред.
– Растущая луна – это хорошо, – спокойно заключила Исеулт, потом повернулась к нему: – Но за все нужно платить.
– Проси что хочешь! – воскликнул Альфред.
– Да не мне платить, – ответила Исеулт, раздраженная его непониманием. – Просто всему на свете есть цена. Жизнь за жизнь! Другой человек должен будет умереть взамен!
– Ересь! – вмешался Алевольд.
Я сомневался, что Альфред понял эти слова Исеулт, а может, ему было все равно, что она имела в виду: король просто ухватился за последнюю надежду.
– Ты сможешь вылечить моего сына? – требовательно спросил он.
Исеулт помедлила, потом кивнула.
– Есть способ, – сказала она.
– Какой способ?
– Мой способ.
– Ересь! – настаивал Алевольд, но Энфлэд так взглянула на него, что епископ пристыженно замолчал.
– Ты будешь лечить моего сына прямо сейчас? – спросил Альфред у Исеулт.
– Завтра ночью, – ответила она. – На это требуется время. Сперва нужно сделать кое-что. Если малыш доживет до завтрашнего заката, я смогу помочь. Ты должен привести его ко мне, как только взойдет луна.
– А сегодня ночью нельзя? – умоляюще спросил Альфред.
– Завтра, – твердо проговорила Исеулт.
– Завтра День святого Винсента, – сказал король, как будто это могло помочь.
Ребенок каким-то образом пережил ночь; а назавтра, в День святого Винсента, Исеулт пошла со мной на восточный берег, где мы набрали лишайника, лопуха, чистотела и всяких других трав. Мы с трудом отыскали все это, пройдя раза три мимо каждого растения, потому что стояла зима и все они съежились и сделались незаметными. Исеулт заставила меня также нарезать веток терновника, разрешив пустить в ход нож, потому что колючки явно были не так важны, как лишайники и травы. Работая, я постоянно поглядывал вдаль – не появятся ли датчане, но даже если те и патрулировали край болота, ни одного из них в тот день мы не увидели.
Было холодно, порывистый ветер трепал нашу одежду. Поиски растений, которые требовались Исеулт, заняли очень много времени, но наконец ее сумка была полна, и я перетащил ветки терновника к островку, а потом – в хижину, где она велела мне выкопать в полу две ямы, пояснив:
– Они должны быть глубиной в рост ребенка и находиться друг от друга на расстоянии твоего предплечья.
Исеулт не сказала мне, зачем нужны ямы. Она явно была подавлена и чуть не плакала. Повесив чистотел и лопух на балку под потолком, моя возлюбленная истолкла лишайник и омелу, смочив их собственной слюной и мочой, и нараспев произнесла над деревянной миской длинные заклинания на своем языке.
Всем этим она занималась очень долго, а иногда, чтобы немного отдохнуть, обессиленно присаживалась в темноте за очагом и раскачивалась взад-вперед.
– Я не знаю, получится у меня или нет, – один раз подала голос Исеулт.
– Ну хотя бы попытайся, – попробовал я ее подбодрить.
– Но если не получится, они возненавидят меня еще больше, – ответила она.
– Что за глупости! Чего бы этим людям тебя ненавидеть.
– Да потому, что они считают меня грешницей и язычницей.
– Так вылечи ребенка, – сказал я, – и они тебя полюбят.
Я не смог выкопать ямы такой глубины, какая требовалась Исеулт, потому что грязь стала еще жиже: уже через пару футов ямы наполнялись солоноватой водой.
– Сделай их пошире, – приказала она, – такими широкими, чтобы в них мог присесть ребенок.
Я сделал, как было велено, а потом Исеулт заставила меня соединить обе ямы, пробив отверстие в мягкой земляной стене, которая их разделяла. Это следовало сделать осторожно, чтобы уцелел земляной свод туннеля между двумя ямами.
– Вообще-то, это все неправильно, – сказала Исеулт, имея в виду не то, что я делал, но те колдовские чары, которые собиралась пустить в ход. – Ведь взамен обязательно кто-то умрет, Утред. Где-то умрет другой ребенок, чтобы этот остался жить.
– Откуда ты знаешь? – спросил я.
– Потому что мой брат-близнец умер, когда я родилась, – ответила Исеулт, – и ко мне перешла его сила. Но если я использую эту силу, он достанет меня из темного мира и заберет свою силу назад.
