Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
— Ах! Я бы предпочел, чтобы вы предложили мне умереть.
— Господин Мишель, ну же, сделайте доброе дело! Послушайте: если хотите, я, имеющий все основания вас ненавидеть, встану перед вами на колени и попрошу: «Молю вас, отпустите с миром эти два бедные создания!»
— Но чего же вы хотите от меня?
— Вам надо уехать, я вам уже это говорил и повторяю еще раз.
— Уехать? И не думайте! Завтра будет бой: если я уеду сегодня, это будет расценено как дезертирство и я покрою себя позором.
— Нет, я не хочу вашего позора. Вы уедете вовсе не затем, чтобы дезертировать.
— Как так?
— Меня назначили главой отряда от прихода Клиссон, потерявшего своего командира, и вы поедете вместе со мной.
— О! Я хотел бы, чтобы завтра первая пуля была бы моей.
— Вы будете сражаться рядом со мной, — продолжал Жан Уллье, — если кто-то в вас усомнится, то будет иметь дело со мной; ну как, вы согласны?
— Да, — ответил Мишель так тихо, что старый егерь едва его услышал.
— Хорошо! Через три часа мы выезжаем.
— Уехать, даже не попрощавшись с ней?
— Так надо. Обстоятельства сложились так, что мы не знаем, найдет ли она в себе силы с вами проститься. Ну-ну же, крепитесь!
— У меня хватит сил, Уллье, я вас не разочарую.
— Так я могу рассчитывать на вас?
— Даю вам слово.
— Через три часа я буду вас ждать на развилке Ла-Бель-Пас.
— Я там буду.
На прощание Жан Уллье почти по-дружески кивнул Мишелю и, перепрыгнув через мостик, углубился в сад навстречу другим вандейцам.
Часть третья
I
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ЖАН УЛЛЬЕ ЛЖЕТ ИЗ ЛУЧШИХ ПОБУЖДЕНИЙ
Некоторое время барон сидел не шевелясь; слова Жана Уллье звучали в его ушах похоронным колоколом, оповещавшим о его собственной смерти.
Мишель подумал, что ему снится сон, и, чтобы убедиться в подлинности своего горя, он тихо прошептал:
— Уехать! Уехать!
И тут ему на ум пришла леденящая душу мысль о смерти: до сих пор он думал о ней как о благодати, ниспосланной Всевышним, и относился к ней с легкомыслием двадцатилетнего юноши.
Мишель вздрогнул.
Барон уже видел, что его от Мари отделяло не только расстояние, которое можно было при желании преодолеть, но и гранитная плита, охранявшая покой мертвых.
Его сердце охватила невыносимая тоска, и он посчитал это дурным предзнаменованием.
Он мысленно обвинил Жана Уллье в душевной черствости и несправедливости; ему показалось, что старый вандеец, отняв у него единственное утешение, остававшееся ему в жизни, — возможность попрощаться с любимой и насладиться ее прощальным взглядом, проявил чудовищную жестокость; поняв, что он не сможет уехать, не сказав Мари последнее прости, Мишель всей душой восстал против требования старого егеря и решил во что бы то ни стало встретиться с Мари.
Мишелю было хорошо известно внутреннее устройство мельницы.
Малыш Пьер занимал комнату мельника, располагавшуюся непосредственно над мельничными жерновами.
Естественно, она была лучшей в доме, и ее предоставляли гостям.
Расположенная рядом небольшая комната служила сестрам спальней.
Узкое окно комнаты находилось как раз над внешним колесом мельницы, приводившим в движение мукомольную машину.
Однако теперь она бездействовала, ибо производимый при работе шум мог бы помешать часовым услышать приближение неприятеля.
Мишель подождал, пока совсем стемнеет; так прошло около часа.
Как только ночь опустилась на землю, он подошел к мельнице.
Из узкого окошка пробивался свет.
Положив доску на нижнюю лопасть колеса и придерживаясь за стену, он, переступая с лопасти на лопасть, поднялся наверх и оказался как раз напротив окошка.
Вытянув шею, молодой человек заглянул в крохотную комнату.
Кроме Мари, в комнате не было никого; она сидела на скамье и локтем опиралась на кушетку, поддерживая рукой низко опущенную голову.
Время от времени у нее вырывался вздох и шевелились губы, словно она шептала молитву.
На легкий стук молодого человека Мари подняла голову и, узнав его через стекло, негромко вскрикнула и подбежала к окну.
— Тсс! — произнес Мишель.
— Вы! Вы здесь! — вскрикнула Мари.
— Да, это я.
— Боже мой! Зачем вы пришли?
— Мари, уже целую неделю у меня не было возможности с вами поговорить, да и видел я вас за эти дни всего несколько раз; сейчас я пришел с вами проститься навсегда перед тем, как отправиться туда, куда зовет меня моя судьба.
— Почему проститься?
— Мари, я пришел с вами проститься, — повторил молодой человек твердым голосом.
— О! Так вы больше не хотите умереть?
Мишель промолчал.
— О! Вы не умрете! — продолжала Мари. — Сегодня вечером я так горячо молилась, что Бог услышал мои мольбы. Но теперь, раз вы со мной увиделись, раз вы со мной простились, поскорее уезжайте! Уезжайте!
— Почему вы не хотите меня больше видеть? Неужели я настолько противен вам, что вы не желаете больше меня видеть?
— Нет, мой друг, дело совсем в другом, — ответила Мари. — Берта находится в соседней комнате, и, услышав ваш голос, она непременно войдет. Боже мой! Боже мой! И как мне тогда оправдываться в ее глазах, если я поклялась, что вы мне безразличны?
— Да, да, вы ей поклялись… Однако и мне вы тоже поклялись любить меня, и, только будучи уверенным в ваших чувствах, я согласился скрыть свою любовь к вам.
— Мишель, умоляю вас, уезжайте!
— Нет, Мари, нет, я не уеду, если не услышу снова слова, которые вы мне сказали в хижине на островке Ла-Жоншер.
— Но эта любовь почти преступна! — воскликнула Мари в отчаянии. — Мишель, друг мой, я краснею, я плачу при одной только мысли, что проявила минутную слабость.
— Клянусь вам, Мари, что я сделаю так, чтобы уже завтра вас не тревожили сожаления и вы не проливали бы больше слезы.
— Вы снова хотите умереть! О! Прошу вас, замолчите! Не говорите таких слов человеку, смирившемуся в надежде, что Бог за муки уготовит вам лучшую долю, чем мне. Но разве вы не слышите? Кто-то сюда идет… Уходите, Мишель! Уходите!
— Один поцелуй, Мари!
— Нет.
— Один поцелуй… последний!
— Никогда, мой друг.
— Мари, представьте себе, что вы целуете покойника.
Мари вскрикнула; ее губы коснулись лба молодого человека, и в ту минуту, когда она закрывала за ним окно, дверь отворилась.
На пороге стояла Берта.
Заметив, как бледна, растерянна и едва держится на ногах ее сестра, и почувствовав внезапно укол ревности, пронзивший ее душу, она бросилась к окну, резко его распахнула и, высунувшись, заметила тень, метнувшуюся от дома.
