Синтия Хэррод-Иглз - Подкидыш
Если бы Нед хоть как-то поддерживал свою юную жену, все это было бы не так страшно, но большую часть дня его не бывало дома. Он говорил ей, что должен трудиться особенно упорно, чтобы умилостивить своих родителей, поэтому каждое утро вскакивал на коня и уезжал по каким-нибудь делам, возвращаясь порой лишь к самому ужину. А вечерами, после ужина, он погружался в любимые занятия, которые были ей недоступны. Она не умела играть ни в шахматы, ни в шашки, а те карточные игры, которые она знала, были неизвестны ему. Правда, она пела, но не те песни, что были приняты здесь, а танцевать или играть на каком-нибудь музыкальном инструменте так и не научилась.
Она выросла в одиночестве и нс знала ни одной из тех игр, в которые играли они, и выучить правила ей было очень трудно, поскольку играли все так воодушевленно и неистово, что отвлекаться на то, чтобы объяснить суть игры какому-то постороннему человеку, ни у кого не было ни малейшего желания. Именно постороннему – вот кем была она на самом деле. Почти все время Ребекка проводила теперь в одиночестве – Дэйзи, обнаружив, что жена Неда весьма искусна в работе с ниткой и иголкой, правда, в самых несложных вещах (вышивать она толком не умела), каждое утро усаживала её шить что-нибудь попроще – рубашки, простыни и прочес белье, – причем оставляла её в бельевой одну. Так что Ребекка целыми днями сидела в пустой комнате перед ворохом белья, и шила, шила, шила, пока у неё не начинали болеть пальцы; лишь изредка бедняжка с тоской поглядывала в окно на сияющее солнце и зеленые поля. Ни разу не услышала она ни слова благодарности за свой труд, даже если, приложив нечеловеческие усилия, умудрялась справиться с тем, что ей приказано было сделать за день.
Вечерами она безмолвно, сидела в зале и смотрела, как все играют и веселятся. Ночами в постели Нед иногда занимался с ней любовью, но это было совсем не так, как раньше, до свадьбы, ибо теперь им приходилось делать это тихо, поскольку в спальне они были не одни; да и случалось это далеко не каждую ночь, иногда Нед просто поворачивался к ней спиной и засыпал без единого слова. А потом, когда Ребекка пробыла в этом доме уже месяц, выяснилось, что она вовсе даже и не беременна – то была ложная тревога, – и Нед пришел в ярость, обвинив жену в том, что она хитростью заманила его под венец, и после этого едва разговаривал с ней, не целовал её и не ласкал ночами; он полностью игнорировал Ребекку, словно той здесь и не было.
Стоит ли удивляться, что она была в полном отчаянии и иногда, сидя в одиночестве в своей рабочей комнате, тихо проливала слезы, оплакивая свою любовь, которая обернулась такими страданиями. Как-то днем, как раз перед ужином, она бесшумно выскользнула в сад, села там под дерево и горько разрыдалась. И вдруг почувствовала неуверенную руку, которая гладила её по голове, словно стараясь утешить. «Нед! – подумала она. – Все-таки, несмотря ни на что, он меня любит – и вот пришел успокоить меня и обнять!» Ребекка подняла залитое слезами лицо и, обернувшись, вцепилась в эту руку. И тут же, испуганно охнув, разжала пальцы. Это был не Нед, а его кузен – Эдмунд.
– Я... я думал... – начал он, и тут Ребекку вновь охватило отчаяние, нахлынув с такой силой, что слезы ручьями полились из её глаз.
Эдмунд сел на траву рядом с ней и молча смотрел на юную женщину, давая ей выплакаться, и только время от времени поглаживал её по голове или плечу; так успокаивают маленького раненого зверька. Наконец она немного пришла в себя и, все еще всхлипывая и икая, села прямо и взглянула на Эдмунда. Его лицо было типичным лицом Морлэндов, но ему не хватало их обычной красоты. Черты его были не совсем правильными, слегка асимметричными. Глаза у него были какими-то блеклыми и не такими большими, как у Тома, а волосы слегка светлее, каштановыми. Он был не особенно красив и так тих и необщителен, что у него, казалось, вообще нет никакого характера. Порученную ему работу он всегда выполнял спокойно и хорошо, а развлекался в основном чтением.
– Почему ты так несчастна? – спросил он её сейчас. Голос у него тоже был каким-то тусклым, невыразительным, как будто Эдмунд не хотел привлекать к себе внимания даже тогда, когда говорил. – Кто-нибудь обидел тебя?
– Моя свекровь, – быстро ответила Ребекка. – Она злая. И вообще, все здесь презирают меня, потому что я необразованная и не из богатой семьи. Даже Нед сторонится меня и жалеет, что женился на мне. А я жалею, – пылко воскликнула она, – что вышла за него замуж!
– А ты-то почему это сделала? – спросил Эдмунд все тем же тихим, безразличным голосом.
– Потому что я любила его! – воскликнула она. Эдмунд ждал продолжения, и она честно добавила: – И чтобы уйти из дома.
– Тебе было там плохо?
– Да.
– Ты не любила своих родителей?
– Моя матушка умерла. У меня была только мачеха, которая ненавидела меня, и отец, который с самого начала не хотел, чтобы я появилась на свет. А как насчет тебя? Что случилось с твоими родителями?
– Отца у меня никогда не было, – ответил Эдмунд, – зато у меня было две матери.
Ребекка подумала, что он шутит, и улыбнулась. Эдмунд же без тени улыбки продолжал:
– Моя первая матушка утонула здесь, во рву.
– Ох! – По выражению его лица Ребекка никак не могла понять, как ей следует реагировать на эти слова, и потому просто спросила: – И как это случилось?
– Она влюбилась в лебедя, жившего во рву. Днем она кормила его крошками со своего стола, а ночами он подплывал к берегу и превращался в человека, прекрасного принца; моя мать поджидала его там, и они гуляли и разговаривали друг с другом всю ночь напролет, пока не пряталась луна. А когда луна садилась, он опять превращался в лебедя, оставляя мать одну, с разбитым сердцем.
Ребекка смотрела на него во все глаза, приоткрыв рот. Она еще никогда не слышала, чтобы кто-нибудь рассказывал такие замечательные истории.
– Как-то раз она посоветовалась с одной ведьмой, спросив у неё, существуют ли такие чары, которые могли бы навсегда освободить его от заклятья. Тогда моя мать вышла бы за этого принца замуж. А ведьма оказалась как раз той, которая его и заколдовала. Она приревновала мою матушку и решила наказать её за то, что та влюбилась в принца. Поэтому ведьма сказала ей, что принца от заклятия освободить нельзя, но она может дать моей матери снадобье, которое превратит в лебедушку её саму. И моя мать вскричала: «Так дай же мне его быстрее, и я смогу быть с любимым до конца жизни. Союз лебедей нерушим – мы никогда не расстанемся». И колдунья дала ей флакон со снадобьем и сказала: «Когда луна сядет и принц опять станет лебедем, выпей это до дна и следуй за ним. Как только ты ступишь в воду, ты превратишься в лебедушку».
