Луи Буссенар - Секрет Жермены
Не миновало и пяти минут, как Мишель, выйдя из курительной, стал на цыпочках пробираться через гостиную, чтобы узнать у монахини, спит ли Жермена. Проходя мимо графина, он почти машинально протянул руку, чтобы налить в стакан воды…
ГЛАВА 14
В поезде, что прибывает в двенадцать часов пятьдесят минут на парижский вокзал Сен-Лазар, находился человек, по-видимому, жаждавший поскорее доехать. Ему казалось, будто кондуктор слишком долго держит состав на остановках, что вообще состав двигается медленнее, чем следовало, хотя все это совершенно не соответствовало действительности. Пассажир прямо кипел от нетерпения, сидя между двумя тучными скотопромышленниками, — те мирно беседовали о делах своей профессии.
Спешивший выделялся привлекательной внешностью. У него было одно из тех лиц, какие сразу располагают к себе. Взгляд широко открытых серых глаз был прям и честен, в них светился живой ум, а порой загорался огонь решительности. Прямой тонкий нос с нервно вздрагивающими ноздрями, хорошо очерченные улыбчивые губы, оттененные тоненькими юношескими усиками, концы их он в нетерпении теребил рукой, светло-каштановые, почти белокурые, волосы крутыми завитками спускались на мускулистую шею. Незнакомец выглядел очень молодо, лет двадцати, то есть находился в возрасте, когда голова полна счастливыми мечтаниями, а сердце готово к беспредельной любви и преданности. Одет он был очень скромно, чтоб не сказать бедно. Костюм из синей ткани, очень чистенький, но поношенный и в нескольких местах порванный, однако тщательно заштукованный. На лице и руках молодого человека виднелись шрамы, зажившие, похоже, совсем недавно.
Миновав Батиньольский тоннель, поезд дал оглушительный свисток и наконец остановился под стеклянными сводами вокзала.
Молодой человек бросился к выходу, в один момент открыл дверь и выскочил на платформу. Расталкивая всех, пробежал сквозь толпу, сунул контролеру билет и заторопился дальше по улице Амстердам, но мысль, пришедшая в голову, заставила его умерить скорость. Он подумал: «Чего доброго, любой полицейский примет меня за вора или за сумасшедшего и обязательно задержит».
Ясно, что юноша был коренным парижанином и хорошо знал обычаи столичных стражей порядка. И он, совладав с собой, пошел дальше спокойным шагом.
То, что перед нами настоящий парижанин, замечалось и по тому, как он ловко лавировал между движущимися экипажами, переходя площадь, и по тому, какой уверенной походкой шел по улицам родного города. Прибывший двигался упругим гимнастическим шагом, высоко неся голову, развернув плечи и расправив грудь. И с нежностью смотрел на окружающее: на газовые фонари, на ручейки у тротуаров, уносившие всякий мусор, на вывески и витрины магазинов, на знакомые серые дома, на уличных разносчиков.
Идя по направлению к бульвару Батиньоль, он думал: «Как глупо! Трех недель не прошло, пока меня здесь не было, а кажется, будто возвращаюсь из кругосветного путешествия. Право, никогда не думал, что можно так любить родной город! Париж, конечно, прекрасен, ему нет равного… Притом здесь живут те, кто так мне дорог. Поспешим к ним!»
Незнакомец быстро пересек улицу Клиши и вышел на улицу Поше. Вдруг он остановился и с веселой усмешкой подумал: «И впрямь не могу унять волнения в сердце, и ноги стали как ватные. Я превратился в актера реальной мелодрамы. Я должен действовать. А почему бы и нет? Ведь это жизнь».
Юноша прошел мимо табачной лавки и ступил в коридор, где пахло простой, но вкуснейшей пищей — мясом, тушенным с луком.
— Здравствуйте, мадам Жозеф!
Консьержка, что готовила на печурке аппетитнейшее блюдо, подняла голову и воскликнула, протягивая руки:
— Бобино! Милый мой мальчик! Это вы!..
— Я самый, собственной персоной, мам Жозеф…
Они расцеловались, ведь мадам Жозеф была в том возрасте, когда ей можно было без стеснения по-матерински облобызать молодого человека. И она заговорила, не переводя духу:
— Бог мой, откуда вы явились, мой мальчик? Так долго не давали о себе знать. Я уже думала, Господи, прости, что вы умерли. У вас шрамы на лице, как будто следы укусов. Но вид у вас прекрасный. Однако вы, должно быть, голодны. Садитесь сюда, мы сейчас вместе позавтракаем, правда, мой мальчик? Не смущайтесь. Я вас и винцом угощу, красненьким… за двадцать пять су. Вы как будто одеревенели, рассказывайте же скорее.
Бобино не удавалось и слова вставить, наконец он сказал:
— Из Пуасси.
— Из Пуасси! Но там ведь тюрьма, неужели?.. О! Я уверена, что вы ни в чем не виноваты.
— Но там есть и госпиталь…
— Ах, мой Бог!
— И я из него вышел…
— Боже мой, несчастный случай… и эти шрамы…
— Да, мадам Жозеф, несчастный случай, от него я чуть не испустил дух…
— Кушайте и рассказывайте все, как было, мое бедное дитя.
Добрая женщина в один миг поставила два прибора, щедро наполнила тарелки едой, налила вино в стаканы и первой принялась с аппетитом есть, ожидая в то же время с нетерпеливым любопытством рассказа.
Бобино, конечно, был голоден, он с удовольствием жадно проглотил несколько кусков рагу, запив изрядным стаканом вина, и не в силах больше выносить терзающее беспокойство, не очень вежливо ответил вопросом на вопрос:
— Только одно позвольте спросить, мам Жозеф.
— Да, конечно, мой мальчик.
— Как поживает мадам Роллен? И Жермена… Есть ли о ней известия? И Мария? И Берта?
— Ах! Мой милый. Вы ничего не знаете… Конечно, вы не можете ничего знать… Большие несчастья… Очень большие несчастья.
Бобино напряг все силы, чтобы выдержать еще неведомый удар. Консьержка вновь заговорила:
— Ох… Ох… Ох… бедненький! Мадам Роллен… скончалась… В госпитале… Обе ноги раздробило… Отнять пришлось… А потом она, несчастная мученица, отдала Богу душу…
— Боже мой, — почти прохрипел Бобино, — какой ужас… А Жермена?..
— Уехала… ее увезли… исчезла… той же ночью, что и вы, и не отыскалась с тех пор… У нас в квартале болтали, но я руку дам на отсечение, все одно вранье.
— Вранье, конечно… Жермена не виновна, и те, кто говорил про нее гадости, — дрянные людишки. Но вы ничего не сказали о Берте и Марии. Малышки, в какой растерянности они, наверное, сейчас. Одни, без матери! Без старшей сестры… И меня с ними не было.
— Как? Вы не знаете?
— Что? Что… Прошу вас!.. Да скажите же мне все, дорогая мадам Жозеф!
— Так вот: бедную мадам Роллен похоронили, Жермена исчезла, бедняжки кое-как жили одни, грустные. Все время ждали известий от старшей сестры или от вас. Так прошло недели две, а может, три, и вдруг за ними приехал старый священник. Наверное, его послали какие-то сердобольные люди, чтобы позаботиться о них, устроить куда-нибудь, найти работу…
