Бернард Корнуолл - Рота стрелка Шарпа
— Майор, это, вероятно, ваша дама? Только не говорите мне, что Шарпа, такое совершенно невозможно. Я хорошо отношусь к Ричарду, но он солдафон, ни черта не смыслящий в поэзии. Перед такой женщиной хочется распластаться ниц и читать наизусть сонеты или баллады, а наш Ричард в подобной ситуации может продекламировать разве что устав!
Форрест хохотал над ирландцем. Тем временем лейтенант Прайс в порыве чувств преградил Терезе путь. Опустившись на колени, он предложил ей, как залог своей бессмертной любви, большой стручок красного перца (за неимением розы). Другие молодые офицеры подбадривали его криками, уговаривали Терезу не пренебрегать перспективным юношей, но девушка прошла мимо Прайса, ограничившись воздушным поцелуем. Шарп раздувался от гордости. В снобистской гостиной, в театре, во дворце ли — Тереза неизменно оказалась бы в центре внимания, не говоря уже о задымленном постоялом дворе в Порталегри. Его женщина. Мать его ребёнка. Она приблизилась, и стрелок предложил ей стул. Шарп представил Терезе Хогана. Майор быстро затараторил по-испански, заставив девушку рассмеяться. Она бросала на Шарпа любящие взгляды из-под длинных ресниц, смеясь шуткам ирландца. Майор рассыпался перед ней мелким бесом, кокетничал, пил за её здоровье и, в конце концов, сказал Шарпу:
— Вы — счастливчик, Ричард!
— Согласен с вами, сэр.
Лейтенант Прайс постоял на коленях, встал, уныло отбросил перец. Задержавшись на пороге, он вдруг повернулся к залу и крикнул что было сил:
— Куда мы, парни?
В ответ грохнуло:
— В Ба-да-хос!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Февраль-март 1812 года
ГЛАВА 7
— На месте стой! — ботинки грохнули о дорогу.
— На месте стой, глухие бездельники, кому сказано! — сержант хихикнул, ощерив зубы. — Гаттеридж, если у тебя зачесалась задница, то я почешу её штыком!
Он повернулся к юному офицеру и безукоризненно отдал честь:
— Сэр!
Прапорщик вернул приветствие:
— Спасибо, сержант!
— Не благодарите меня, сэр! Это моя работа, сэр!
Сержант снова захихикал. Его бегающие по сторонам глазки были пронзительно-голубыми. «Как у ребёнка,» — машинально отметил прапорщик. Всё остальное: кожа, зубы, даже волосы — отдавало какой-то нездоровой желтизной. Сержант уставился на офицера:
— Вы пойдёте искать капитана, сэр? Доложите о нашем прибытии, сэр?
— Конечно.
— Передайте ему мои лучшие пожелания, сэр. Самые лучшие.
Хихиканье сержанта перешло в кашель, и его голова задёргалась на тощей шее, изуродованной жутким шрамом.
Прапорщик направился ко двору, на воротах которого виднелась метка «ЮЭ/ЛР». Он рад был избавиться от сержанта, чьё присутствие отравляло ему долгий путь из учебки Южно-Эссекского в Испанию. Сержант не был сумасшедшим в общепринятом смысле этого слова, но где-то в глубине чистых, как небо, глаз тлела едва заметная искорка безумия, готового выплеснуться в любой момент. Юного офицера пугал сержант.
Солдаты, которых он встретил во дворе, разительно отличались от тех, что он привык видеть в Англии. Даже сейчас, зимой, их кожа была загорелой дочерна. Их униформа истрепалась и выцвела, в ней преобладал не красный, а коричневый цвет — цвет многочисленных заплат из грубой дерюги, однако оружие было вычищено и снаряжено. Под насмешливыми взорами этих ветеранов молодой человек почувствовал себя неуютно в новёхоньком ярком мундире. Прапорщик — низшее офицерское звание, и Уильям Мэттьюз, шестнадцати лет от роду, только-только начавший бриться, поймал себя на мысли, что побаивается людей, которыми ему придётся командовать.
Солдат в зелёной куртке стрелка качал ручку водяной колонки. Под струёй, фыркая и отплёвываясь, умывался голый по пояс человек. Когда он выпрямился, Мэттьюз увидел на его спине тонкую сетку рубцов, какие остаются после порки. Юноша отвёл взгляд. Отец остерегал его, что армия — прибежище подонков общества, отбросов, и только что он получил этому подтверждение. Реакция Мэттьюза явно позабавила качавшего воду стрелка, и тот скалился. К несказанному облегчению молодого прапорщика, в этот момент из дома вышел незнакомый лейтенант, и Мэттьюз бросился к нему с рапортом:
— Прапорщик Мэттьюз, сэр! Привёл пополнение.
Мгновение лейтенант фокусировал на собеседнике взгляд, затем резко отвернулся, и его тело сотрясла рвота:
— О, Боже!
Блевал лейтенант долго и со вкусом. Наконец, он вытер рот и повернулся к прапорщику:
— Приношу свои искренние извинения. Проклятые португальцы пихают чеснок во всё, что съедобно. Я — Гарольд Прайс.
Прайс снял головной убор и потёр затылок:
— Напомните, как вас зовут. Я прошу прощения.
— Мэттьюз, сэр!
— Мэттьюз, Мэттьюз… — лейтенант несколько раз повторил фамилию, но тут его желудок опять взбунтовался, и Прайсу стоило немалых усилий подавить спазм:
— Простите, мой дорогой Мэттьюз, я что-то неважно чувствую себя нынче утром. Не окажите ли вы мне любезность, позаимствовав на пару дней фунтов эдак пять… А лучше — гинею?
Об этом отец тоже предупреждал сына. Прослыть скрягой на новом месте службы не хотелось, но, с другой стороны, его наивность могла послужить в будущем предметом насмешек слушающих разговор солдат, что, вкупе с возрастом, сводило его авторитет командира к нулю. Что делать?
— Конечно, сэр…
Лейтенант растрогался:
— Мой дорогой товарищ, как это мило. Я непременно верну вам деньги…
— Если мальчишку не угробят под Бадахосом, не так ли, Прайс?
Мэттьюз обернулся. Дерзкая фраза принадлежала высокому солдату со следами порки на спине. Насмешливый прищур странным образом усиливался шрамом на его щеке:
— Каждый раз одно и то же. Занять деньги и надеяться, что кредитора убьют. Выгодное дело!
Прапорщик пребывал в замешательстве: манера говорить странного солдата, отсутствие обязательного при обращении к офицеру слова «сэр»… Но он был в армии новичком и потому перевёл взгляд на более опытного товарища. Лейтенант же, вместо взбучки, смущённо улыбнулся солдату и водрузив головной убор на положенное место, доложил:
— Это прапорщик Мэттьюз, сэр. Привёл новобранцев.
Мужчина со шрамом приветливо кивнул:
— Рад видеть вас, Мэттьюз. Я — капитан Шарп. Как ваше имя?
— Мэттьюз, сэр. — невпопад повторил сбитый с толку юноша: офицер, подвергнутый телесным наказаниям?! Неслыханно! Сообразив, что сказал не то, он поправился, — Уильям, сэр.
— Добро пожаловать, Уильям! — Шарпу пришлось сделать усилие над собой, чтобы его голос прозвучал непринуждённо. Настроение было ни к чёрту. Сегодня был день отъезда Терезы. Новая разлука. — Где вы оставили своих людей?
