Вальтер Скотт - Антикварий
Слова старого джентльмена достигали ушей Ловела, но не вызывали никаких откликов в его уме, занятом вопросом о том, каким образом старик нищий, по-прежнему не спускавший с него лукавого и умного взгляда, мог проникнуть в его личные дела. Он опустил руку в карман, считая это простейшим способом заявить о своем желании сохранить тайну и обеспечить согласие на это лица, к которому обращался. Подавая нищему милостыню, размер которой определялся скорее страхом, чем щедростью, Ловел многозначительно посмотрел на него, и тот, физиономист в силу самой своей профессии, по-видимому, прекрасно его понял.
— Будьте покойны, сэр, я не сорока-болтунья. Но кроме моих глаз на свете есть другие, — заметил старик, пряча деньги.
Он говорил тихо, чтобы его мог услышать только Ловел, и с таким выражением, которое отлично дополняло все, что было недосказано.
Затем, повернувшись к Олдбоку, он продолжал:
— Я иду в пасторский дом, ваша милость. Может, ваша милость хочет что передать туда или сэру Артуру? Я пойду мимо Нокуиннокского замка.
Олдбок вздрогнул, словно очнувшись от сна. Бросив лепту в засаленную, давно потерявшую подкладку шляпу Эди, он торопливо заговорил с ним, и в его речи досада боролась с желанием ее скрыть.
— Ступай в Монкбарнс и скажи, чтобы тебя накормили. А если хочешь, оставайся и ночевать. А пойдешь в пасторский дом или Нокуиннок, смотри не вздумай повторять там свою дурацкую историю.
— Кто? Я? — отозвался нищий. — Дай бог здоровья вашей милости. Никто не услышит от меня ни слова, хоть стой тут этот сарай со времен потопа. Но мне говорили — прости, господи! — что ваша милость отдали Джонни Хови за этот пустопорожний бугор хорошую землю, акр за акр! Так ежели он и вправду сбыл вам остатки сарая за древнюю крепость, я считаю, что такая сделка не имеет силы. Вам надо только не мешкать да подать в суд и сказать, что он вас надул.
— Вот негодяй! — пробормотал возмущенный антикварий. — Надо бы познакомить твою шкуру с кнутом! — И добавил громче:
— Оставь, Эди, все это просто ошибка!
— Вот и я так считаю, — продолжал его мучитель, которому, по-видимому, доставляло удовольствие растравлять рану бедного джентльмена. — Я тоже так смотрю, только на днях я сказал тетке Джеммелз: «Ты не думай, что его милость Монкбарнс может сделать такую страшную глупость и отдать землю ценой пятьдесят шиллингов акр за такое дерьмо, которому красная цена — один шотландский фунт. Нет, нет, — сказал я ей, — так и знай, что этот хитрый бездельник Джонни Хови попросту втер лэрду очки». А она мне: «Все мы под богом ходим, но как же это может быть, если лэрд прочел столько книг и такой ученый человек — другого такого во всей округе нет, а у Джонни Хови ума едва хватает, чтобы выгнать коров из капусты?» — «Погоди, погоди, — говорю я ей, — ты еще услышишь, что Джонни наплел ему всякие басни про древности». Ведь вы помните, лэрд, как вам раз продали какую-то бляшку за старинную монету?..
— Пошел к черту! — загремел Олдбок, но сейчас же перешел на более мягкий тон, сознавая, что его репутация — в руках противника. — Замолчи и ступай в Монкбарнс. Когда вернусь, я пришлю тебе на кухню бутылку эля.
— Да вознаградит небо вашу милость! — смиренно-плаксивым тоном заправского нищего протянул Эди; он оперся на свой посох и двинулся было в направлении Монкбарнса, но тут же обернулся и спросил: — А вы не получили назад денежки, что дали разносчику за эту бляшку?
— Будь ты проклят! Не суйся в чужие дела!
— Хорошо, хорошо, сэр! Благослови господи вашу милость. Я надеюсь, что вы еще прижмете Джонни Хови и что я доживу до этого дня.
С этими словами старый нищий удалился, избавив мистера Олдбока от воспоминаний, которые были далеко не из приятных.
— Кто этот бесцеремонный старый джентльмен? — спросил Ловел, когда нищий уже не мог его слышать.
— Это сущий бич наших мест! Я всегда был против налогов в пользу неимущих и против работных домов, а теперь, кажется, буду голосовать за них, чтобы можно было упрятать туда этого негодяя. Да, такой гость-нищий, которого вы помните издавна, знает вас, как свою миску, и сближается с вами, как те привычные и преданные человеку животные, с которыми тому же нищему при его ремесле приходится иной раз воевать. Кто он такой? Кем только он не был! И солдатом, и певцом баллад, и бродячим лудильщиком, а теперь он нищий. Он избалован нашим глупым дворянством. Люди смеются его шуткам и повторяют удачные словечки Эди Охилтри, как если бы это был сам Джо Миллер[108].
— Ну что ж, он явно пользуется свободой, а свобода — душа остроумия, — заметил Ловел.
— О да, свободой он пользуется в достаточной мере, — подтвердил антикварий. — Обычно он сочиняет какую-нибудь нелепую и неправдоподобную историю, чтобы вам досадить, вроде той чепухи, что он нес сейчас… Но, конечно, я не стану публиковать свой трактат, не расследовав этого дела до самого конца.
— В Англии, — сказал Ловел, — такому нищему не дали бы долго разгуливать на свободе.
— Да, ваши церковные старосты и констебли не оценили бы его юмористической жилки! Но здесь, черт бы его взял, он пользуется особой привилегией докучать вам, так как это один из последних образцов старинного шотландского нищего, который регулярно обходил определенную местность и был переносчиком новостей, менестрелем, а иногда даже историком своей округи. Этот плут знает больше старых баллад и преданий, чем кто-либо в нашем и в ближайших четырех приходах. И в конце концов, — продолжал Олдбок, смягчаясь по мере того, как описывал положительные качества Эди, — у этого пса добродушный нрав. Он всегда нес свой нелегкий крест, не теряя бодрости духа. Жестоко было бы отказывать ему в праве посмеяться насчет более удачливого ближнего. Радость, испытанная им оттого, что он, как выразились бы вы, веселая молодежь, «поддел» меня, будет ему на несколько дней хлебом насущным. Но мне надо вернуться и присмотреть за ним, не то он разнесет эту свою дурацкую выдумку по всему графству.
На этом наши герои расстались, мистер Олдбок — чтобы возвратиться в свой hospitum в Монкбарнсе, а Ловел — чтобы продолжать путь в Фейрпорт, куда он и прибыл без дальнейших приключений.
ГЛАВА V
Ланчелот Гоббо[109]
Следи за мной, как я добуду воду!
Театр в Фейрпорте открылся, но мистер Ловел не появлялся на подмостках, да и во всем поведении молодого джентльмена, носившего это имя, не было ничего такого, что подтверждало бы догадку мистера Олдбока, будто его бывший попутчик претендует на благосклонность публики. Антикварий много раз расспрашивал старомодного цирюльника, причесывавшего три еще сохранившиеся в приходе парика, каковые, несмотря на налоги и на веяния времени, все еще подвергались операциям припудривания и завивки, ввиду чего цирюльнику приходилось делить свое время между тремя клиентами, которых мода оставила ему, — много раз, как я уже сказал, расспрашивал антикварий этого брадобрея о делах маленького фейрпортского театра, каждый день ожидая услышать о дебюте мистера Ловела. Старый джентльмен решил ради такого случая не пожалеть расходов в честь своего молодого друга и не только явиться на спектакль самому, но и привезти с собой своих дам. Однако старый Джейкоб Кексон не доставлял сведений, которые оправдали бы такой крупный расход, как приобретение ложи в театре.
