Александр Красницкий - Гроза Византии
В другом случае царь Михаил Палеолог отправился в Солунь и прожив здесь год, умер, как это ему было предсказано. А предсказание заключалось в следующем. Когда он был в Андрианополе, во дворце открыли над дверями круг, а в кругу этом — изображение четырех животных: льва, барса, лисицы и зайца. Над этими животными оказались стихи, в которых было сказано, что в Солуни поселится один царь из дома Палеологов и умрет там. "Этот круг, -рассказывает историк того времени, — находился от пола на высоте двух мужчин. Невероятно, чтобы стихи эти написал человек. Нельзя думать, чтобы кто-нибудь подставлял лестницу и влезал туда для писания в то время, как во дворце находился царь, и множество народу постоянно входило и выходило.”
Распространение в народе оракулов иногда имело грустные последствия. Так, один царь казнил некоего Пахомия только потому, что по Константинополю ходило предсказание, будто преемником его будет Пахомий! Никто не решался отвергать возможность гадания и значение, которое имеют разные предзнаменования вроде затмения, шатания колонны и тому подобное. Но образованные люди старались подыскать этому ученое объяснение. Вот, что пишет по этому поводу один ученейший писатель XIV века: "Что затмения небесных светил предвещают земные страдания, этого, думаю, не станет опровергать никто, разве кто любит попусту спорить. Если бы кто вздумал убедить такого человека словом, тогда как его не могут убедить совершающиеся в разные времена и в разных местах события, то он понапрасну стал бы трудиться и поступил бы крайне нерассудительно, взявшись учить неспособного к учению. Что бывает с телом человека, то происходит и с организмом вселенной. Мир, как и человек, — органическое целое, состоящее из частей и членов. Как у человека боль головы или шеи производит жестокое страдание в голенях и пятках, так и в организме вселенной страдания небесных светил доходят до земли и дают себя чувствовать и здесь.”
"Может быть, кто-нибудь недоумевает, — говорит тот же писатель, -откуда берутся и как появляются оракулы, которые ходят между людьми, а также почему они, заключая в себе указание на будущее, изображают его в чертах, чрезвычайно загадочных. Кто был их составителем и кто передал их последующим поколениям, об этом мы не находим ничего ни у историков, ни у других писателей. Все они замечают только, что в то или другое время тот или другой оракул ходил в народе и впоследствии оправдался тем или другим событием. А кому обязан своим происхождением каждый из них, этого решительно никто не может сказать и объяснить, если только не захочет солгать. По мнению некоторых, какие-то таинственные силы летают вокруг земли, присматриваясь к тому, что происходит здесь, и, получив свыше знания о будущих событиях, передают их людям то в сновидениях, то при помощи звезд, то с какого-нибудь дельфийского треножника, то при посредстве внутренностей жертвенных животных, а иногда посредством голоса, сначала неопределенно раздающегося в воздухе, а потом раздельно в ушах каждого. Этот-то голос древние мудрецы и называли божественным. Часто случалось также, что на скалах или стенах находили письмена, без всякого указания на того, кто их написал. Но все оракулы даются не иначе, как загадочно и не совсем ясно, чтобы, подобно царским регалиям, оставаться священными и недоступными для толпы. Известно: к чему открыты доступы всякому, то мало ценят и уважают. Нельзя, однако, сказать, чтобы польза от оракулов была ничтожна, если рассматривать их не поверхностно, а с должным вниманием. Для одних они служат наказанием, для других — благодеянием. Руководствуясь ими, одни, заранее приняв должные меры или смягчали грозившие им бедствия, или даже совсем отклоняли их от себя, умилостивив Бога исправлением своей жизни. Но для людей малодушных ожидание грядущих бедствий становится сущим наказанием. Они заранее страдают от того, от чего должны еще пострадать, и это — по усмотрению Промысла, чтобы сильнее наказать их за то, в чем они согрешили. Если же некоторые оракулы оказываются ложными, то это только потому, что их не умеют правильно истолковать.”
Естественно, что в Византии верили в чудотворные иконы, так как христианская религия считает их реальностью.
Но интересно то, что в Византии чудеса, творимые иконами, могли иметь силу судебного доказательства. П.Безобразов указывает на один случай подобного рода, ставший известным сравнительно недавно, когда он открыл в одной рукописи ватиканской библиотеки интереснейший протокол, до сих пор не напечатанный.
В одном из главных константинопольских храмов, Влахернском, была икона Божьей Матери, обладавшая особенным чудодейственным свойством. Она находилась на правой стороне иконостаса и была задрапирована куском материи, как до сих пор, по древнему обычаю, драпируются иконы в Греции. В обыкновенное время драпировка вполне закрывала лик Богородицы, а по субботам, во время утрени, драпировка внезапно раскрывалась или поднималась кверху, и молящимся являлся скрытый обыкновенно лик Божьей Матери. Чудо это считалось обычным и свершалось еженедельно, но, кроме того, оно могло явиться и в другое время по какому-нибудь особенному поводу. Выступая в поход, императоры имели обыкновение помолиться во Влахернской церкви и, когда при этом не совершалось чуда, они считали это дурным предзнаменованием. Так, например, царь Алексей Комнин решил начать поход против Боэмунда Таренского 1 ноября 1107 года, но испугался, потому что Влахернская Божия Матерь не явила обычного чуда, когда он выходил их храма. Он принял это за зловещий признак и решил подождать четыре дня.
Затем он отправился вновь во Влахернский храм. После его усердной молитвы чудо свершилось, и он вышел из церкви уверенный в победе.
Один гражданский иск был решен однажды на основании такого чуда. Воевода Лев Мадал поспорил с Каллийским монастырем о том, кому должна принадлежать мельница, стоявшая на границе их владений. Судились они несколько раз, и судьи присуждали мельницу то одной стороне, то другой, потому что ни у воеводы, ни у монастыря не было в руках надлежащих документов. Последний раз, когда они судились, судья постановил владеть им мельницей сообща, но это давало повод к массе пререканий, никого не удовлетворяло, и они порешили покончить дело без суда, полюбовно. Думали, думали и рассудили сделать так: рано поутру отправиться обеим сторонам в Влахернский храм, стать против чудотворной иконы Богородицы и молить ее быть судьею в их деле. А самую тяжбу решить таким способом: если завеса на иконе останется неподвижною, признать, что дело выиграли монахи, если же она задвигается, и, следовательно, чудо свершится, признать, что прав воевода. На этом основании воевода и монахи написали договор, который они в любом случае обязаны были исполнить. Как условились, так и сделали.
