Ольга Елисеева - Без права на награду
Они очутились друг против друга в полутемных сенях. Окно на улицу было заставлено деревянным щитком, чтобы не задувало.
– Зачем вы это делаете? – Ее подбородок уперся ему в грудь. – Они маленькие. Привяжутся, потом будут плакать.
– А вы? – Бенкендорф попытался ее обнять, но Елизавета Андреевна ушла из-под руки.
– Мои слезы никому не помеха.
В этот момент в сени ввалились тоже мокрые, раскрасневшиеся и веселые Катерина Шидловская с капитаном Меллером. Оказывается, они катались на другой стороне горы, где круче.
– Блестящая идея! Я лет с тринадцати на ледянке не сидел! – сообщил барон. – Нас уже ругают?
– Не очень, – флегматично бросил генерал. – Вернее, на вас уже махнули рукой. Конечно, вы нарушаете правила. Но…
– Но, но, но, – сорвался Закамельский, – меня вчера восемь «тетушек» в гостиной ели, как крокодилы жертву. Медленно, по кускам. «А почему вы отвергли мадемуазель Ольшанскую? А отчего ваш выбор пал не на девицу Бекетову?» Я тех мамзелей в глаза не видел!
Катерина насупилась.
– И видеть не хочу! – капитан приобнял невесту и, не смущаясь постороннего, чмокнул в висок, с которого съехала лисья шапка. – Кормить нас будут?
– Велели идти в буфетную.
Бенкендорф не стал распугивать молодых гневным напоминанием о приличиях. Слишком откровенным и бесстыдным было их счастье. Он поднялся к себе в комнату, где Потапыч уже продрал осовелые глаза и таращился на белый свет, не понимая, сколько времени.
– Обед проспал! – беззлобно сообщил ему барин. – Надеюсь, есть что сказать? – Он знаками потребовал чистой сухой одежды и, пока унтер, кряхтя, выдавал то рубашку, то панталоны, наставлял Потапыча на путь истинный: – Я тебя послал, не чтоб ты пил, а чтоб слушал…
– Я слушал, – ворчливо огрызался Потапыч. – Уши развеся. А они тем временем надергались наливки и давай хозяев честить.
– И?
– Барыня уже не так богата, как говорят. Ее земли Роман Шидловский со всех сторон зажал. У него заводы дают по восемьсот ведер горячего вина в год[21]. А у других по пятьсот… Как женится, оттягает у братьев дворец в Мерчике, будет там жить. Одного боится: девчонка у Бибиковой хворая. Что если и другие дети будут, – Потапыч повертел у виска пальцем, после чего запустил всю пятерню в волосы и поскреб их с таким остервенением, будто там засел батальон невидимых французов.
– Не чешись, – взвыл генерал. – Сколько раз говорено! В приличном доме!
– Нет у вас приличного дома, – огрызнулся денщик. – Как заведете, я мигом брошу.
Барин отвернулся к окну, чтобы не чертыхаться.
– Так вот, – гнул унтер. – Здешние помещики на заводы и мельни из своих крестьян нанимают. За процент муки или вина. А в прошлом году Роману двойной прибыток вышел: он пригнал откуда-то из Сибири отходников. Так они совсем за гроши согласились. И свои же крестьяне Роману петуха хотят пустить. Ведь им-то убыток.
– Интересная теория.
– Чегось?
– Дальше.
Потапыч зевнул.
– Спекси я, барин, – признал он. – Отселя ничего не помню. Может, если посплю…
Бенкендорф махнул рукой. И без того любопытно.
Унтер улегся на свою шинель в углу и, уже засыпая, пробурчал:
– Чудной народ! Подумаешь, соплюшка мертвяков видит. Да шарахнуть раз колоколом…
Генерал подсочил к нему и, напугав до одури, схватил за грудки.
– Каким колоколом? Потапыч, каким колоколом?
Денщик снова всколыхнулся и сел, мотая головой.
– Известно, каким. Медным. Церковным.
– Говори! Что я из тебя слова тяну?!
– Ну так, понятное ж дело. Все дети, как подрастут, начнут друг друга байками стращать. И самим чер-те чего видится. Тут мать смекает, пора вести на колокольню. Даст звонарю денежку. Подымутся на самую что ни на есть верхотуру. Глянь, дитятко, туда-сюда. А звонарь тем временем сзади ка-ак жахнет! Главно-дело за руку мальца держать. Чтоб от испуга не сиганул с колокольни. А как придет в себя, вся дурь-то из него и вышла.
Генерал немедленно вообразил Меллера на колокольне.
– И где так делают? – осведомился он.
– Да у нас под Тверью. И под Ростовом. Я думал, везде.
К столу Бенкендорф спустился сильно озабоченным. Олёнка была мала для подобных экспериментов. Судя по рассказу Потапыча, тверским ребятишкам колокол помогал попозже. Но что делать? Поговорить с Елизаветой Андреевной? Сама испугается.
В буфетной за раздвижным столом, покрытым белой крахмальной скатертью с богатейшей красно-черной вышивкой по краям, уже сидели «пан и панночка» – будущие Меллеры. Но они были настолько поглощены друг другом, что их можно было тыкать вилкой, все равно бы не отозвались.
Девчонки болтали в воздухе ногами. Мать разливала им по тарелкам дымящийся рассольник.
– Опять опаздываете, – с укоризной сказала она.
Бенкендорф сел, и когда ее рука с половником зависла над его тарелкой, наградил Елизавету Андреевну поцелуем в запястье. Та чуть не выронила поварешку от негодования. Хорош кавалер! Что дама должна держать? Цветы, подарок, любовное письмо…
– Вы ужасны, – сообщила госпожа Бибикова. Она хотела бы добавить: «Я не давала вам повода…» Но не могла. Повод был дан. Она вдруг поняла, что этот человек с каждым разом будет захватывать все большие и большие прав. Что он очень уютно чувствует себя вот за таким столом. И никуда не уйдет.
* * *Когда обед закончился и госпожа Бибикова увела детей, генерал повернулся к Меллеру-Закамельскому. Тот сидел, откинувшись, и мечтательно смотрел в одну точку. Катерину Николаевну позвал отец, и жених впал в блаженное оцепенение.
– Мне нужна ваша помощь. – Бенкендорф несколько раз щелкнул перед носом капитана пальцами. Но не прежде добился ответа, как, подойдя к рукомойнику, набрав в горсть воды и брызнув в лицо счастливца.
– Весь к вашим услугам, – машинально отозвался тот.
Пока генерал излагал дело, барон несколько раз терял нить, но когда краткий план операции обрисовался, проявил неожиданный интерес.
– Я тоже пойду. Ну, на колокольню. Я вам говорил о контузии.
«Господи, почему наши звонари не лечат от заикания?»
– Сейчас дети спят. Часам к пяти их оденут и выведут гулять. Попросите Катерину набиться в провожатые. Олёнку надо заманить на верхотуру.
«Понял, понял», – закивал Меллер. Он не был уверен, что сумеет объяснить мадемуазель Шидловской происходящее. Но чувствовал, что, по его просьбе, она сделает. Лишь бы жених был доволен.
Звонарю Шурка посулил рубль серебром, если шарахнет как следует. Детина был удивлен: местные отродясь так не поступали. Но смекнул: ежели барская девчонка исцелится, к нему толпами повалят мамаши из окрестных деревень, и тогда меди не будет перевода.
Меллер с невестой поспели вовремя. Но вели обеих сестер Бибиковых.
– Я тоже хочу на колокольню, – заявила Катя. Сути происходящего она не знала, а хотела посмотреть окрест.
«А, двоих сразу, – махнул рукой Бенкендорф. – Для страховки».
Беспечно болтая, они начали подниматься по лестнице. Ступеньки были крутыми, потолок низким, а стены узкими. Девчонок нельзя было взять на руки, и приходилось всю дорогу развлекать их рассказами, как гоняли французов и сколько их потопло. Катя слушала с людоедским удовольствием. А Олёнка вдруг заплакала:
– Жавко усих.
«Сердечко доброе!» Они почти пришли. Верхняя площадка, где висели колокола, была открытой. Ветер продувал ее насквозь. Звонарь изготовился.
Шукра сжал руку Олёнки и махнул детине. Меллер тем временем схватил Катю за плечи. Удар был такой, что оба взрослых чуть не сверзились вниз от страха. Уши заложило, как если бы девятифунтовая пушка выстрелила в сажени от них. Боже, храни артиллеристов!
Девчонки заорали. Но их крика никто не услышал. И первые – они сами.
Раньше всех пришел в себя Меллер. Его тряс за руку привычный к делу звонарь, требуя воздаяния за труды. Барон помотал головой, удостоверился, что Катя на месте, только ревет. А у Олёнки носом идет кровь.
– Я не знаю, что нам скажут мать и бабушка.
Александр Христофорович и представлять боялся.
Вопреки ожиданию, гости были отвлечены домашним фейерверком на склоне горы, ниспадавшей к Мже. А Елизавета Андреевна, как всегда, упиралась на кухне, командуя оравой девок из деревни, призванных месить господское тесто. Завтра предстояло печь столько пирогов, чтобы потом есть до Великого поста.
Про колокол сказали, будто на ветру оборвалась веревка, но звонарь успел вовремя поймать расходившийся язык.
– Ах, негодник! – всполошилась Мария Дмитриевна. – Я ему, злодею, кожаных вожжей посылала, чтобы не перетерлись. Так нет! Все подвязывает ветошью! Да я его теми же вожжами…
Бенкендорф с Меллером переглянулись, отлично понимая, кого госпожа Дунина захочет взгреть вожжами, если история откроется.
* * *Но до ночи было тихо. Видать, девчонки молчали. Потапыча барин снова услал к прислуге со штофом наливки. И улегся в кровать, ожидая чудес. Елизавета Андреевна его обломала.
