Мишель Зевако - Сын шевалье
Четверня бешено неслась вскачь. Кучер, стоя на козлах, в отчаянии натягивал поводья. Сила его удесятерилась в предвидении неминуемой гибели, но все было тщетно: он не мог утихомирить разбушевавшихся лошадей.
Карета миновала капеллу Святых Отцов. Далее улица кончалась и начиналась дорога — слева от нее стояло с пяток домиков, а потом шло чистое поле с редкими деревьями. Посреди поля стояла виселица аббатства, а дальше текла Сена. Как правильно сказала сеньора Галигаи, текла она здесь под обрывом в несколько туазов.
Справа находился публичный сад королевы Маргариты (вместе с ее дворцом он занимал большую часть бывшего Пре-о-Клер). Над садом возвышалась небольшая горка с мельницей на вершине.
Лошади неслись вперед, и повернуть их было невозможно; они словно взбесились. Казалось, некая неодолимая сила тянула их прямо к реке — чтобы оказаться на берегу, они несколько раз поворачивали сами. Возможно, после данной им водки их попросту мучила жажда. Теперь они чуяли поблизости воду и неудержимо туда стремились.
Путь лежал под мельницей; дальше слева стояло несколько развесистых дубов, еще дальше — эшафот Сен-Жерменского аббатства. Если карета вот-вот разобьется, она неминуемо свалится в реку и все погибнут.
Пардальян с сыном погнали коней в сады королевы, мигом проскакали их — не задумываясь, как вы понимаете, над тем, что лошадиные копыта портят роскошные газоны. На скаку Пардальян с неизменной невозмутимостью объяснил сыну:
— Скачем прямо к виселице, наперерез карете, прыгаем на землю и ждем их, потом хватаем лошадей за морды. Моя левая, ваша правая.
— Понятно, сударь.
Поразительно: Жеан, не терпевший ничьих команд, счел вполне естественным, что Пардальян здесь старший…
Пардальян, как всегда в деле, был предельно собран. На скаку он посмотрел на сына и увидел: тот собран и решителен точно так же. Шевалье украдкой радостно улыбнулся…
Тем временем в карете заметили всадников. Два человека высунулись по пояс из окошек и отчаянно закричали:
— Сюда! Сюда! Помогите!
— Спасите короля!
Генрих IV был в карете не один, с ним ехали герцоги де Бельгар и де Лианкур — враги Кончини. Они-то и звали на помощь. Король молчал.
— Держитесь! Мы вас выручим! — в один голос закричали в ответ Пардальян с сыном.
Всадники все исполнили так, как и сказал Пардальян, — подскакали к эшафоту, спешились и смело встали на дороге, подобравшись, напрягшись, готовые к прыжкам. В двух словах Пардальян повторил, что следует делать.
Лошади с безумной скоростью мчались прямо на них. Кучер не совсем потерял голову — увидев, что два смельчака спешат на помощь, он, как мог, пытался облегчить их задачу: дергал вожжи, чтобы яростное сопротивление коней стало хоть чуть-чуть меньше.
Король тоже выглянул из кареты. Он был бледен, но присутствия духа не утратил. Заметив всадников, Генрих подумал только: «Погибнут бедняги понапрасну!»
В это время лошади поравнялись с двумя храбрецами. Пардальян с сыном прыгнули им наперерез одновременно: одной рукой каждый схватился за повод, другой крепко сжал взмыленную морду коня. Не повиснув на поводьях и не пытаясь сдержать лошадей, они просто побежали рядом с ними, железной рукой сжимая им челюсти.
Король Генрих — он сидел со стороны Жеана — видел, как лошадь яростно трясет головой, пытаясь избавиться от этих живых тисков, и громко ржет от боли.
Шагов сорок пришлось пробежать им так за лошадьми, обхватив их морды. Животные изнемогали от крепкой узды, яростно ржали и постепенно замедляли шаг.
— Теперь можно спрыгнуть, — сказал герцог де Бельгард. — Выходите же, государь, ради Бога выходите!
С этими словами он открыл дверцу.
— Храбрецы вот-вот выбьются из сил! — подтвердил герцог де Лианкур. — Выходите отсюда, государь!
Генрих IV без всяких споров выпрыгнул из кареты — не суетясь, ловко, не упав.
— Ну вот и все! — прошептал он.
Лианкур и Бельгард, бледные от ужаса, только того и ждали и поспешно последовали примеру короля…
Впрочем, они могли бы спокойно остаться в карете. Несколько секунд спустя взмыленные и трепещущие всем телом кони в изнеможении остановились.
Теперь Пардальяну и его сыну надо было таким же образом укротить заднюю пару — вставая на дыбы, лошади порывались перескочить через передних. Это уже оказалось секундным делом. Ярость опьянения прошла; лошади выбились из сил.
— Дайте им воды, — сказал Пардальян кучеру, — и все будет в порядке.
Прежде Генрих не мог узнать Жеана — он видел его со спины, — а Пардальяна и вовсе не заметил. Теперь же он узнал обоих. Король подошел к Пардальяну, протянул ему руку и сказал:
— Тысяча чертей, друг мой! Вот ведь ирония судьбы — как мы ни встретимся, вы всегда рискуете жизнью ради меня! Не знаю, как и благодарить вас.
Король еще не оправился от потрясений, но изо всех сил старался совладать с собой.
— Помилуйте! — преспокойно ответил Пардальян. — Право, не стоит благодарности.
— Что вы говорите! — воскликнул Генрих IV. — Вам же могло переломать все кости. Хотя бы засвидетельствовать мою признательность вы мне позволите? — прибавил он настойчиво и дружелюбно.
Жеана король словно не замечал — то ли сразу решил не говорить с ним, то ли хотел еще обдумать, как себя с ним вести. Он повернулся к юноше спиной.
Это вышло у него совершенно естественно, и Жеан подумал, что случайно, ибо не знал королевского нрава. Он стал терпеливо ждать, когда король соблаговолит обернуться. Впрочем, юноша сохранял полное спокойствие, ибо ему было все равно. Он сделал то, что сделал, — без всякого расчета, без всякой задней мысли. С риском для собственной жизни он спасал не государя, а отца Бертиль де Сожи. Вот он и спас его — а остальное неважно.
Но Пардальян знал короля очень хорошо — да и вообще, как он сам любил говорить, старого воробья на мякине не проведешь. Он понял — Генрих повернулся к Жеану спиной не случайно, а намеренно. Тогда в глазах Пардальяна блеснули лукавые искорки, словно он задумал какую-то шутку. С наивнейшим лицом, с любезнейшей улыбкой он взял Жеана за руку, поставил перед королем и воскликнул, как ни в чем не бывало:
— Ваше Величество! Пользуясь вашим расположением, прошу вас свидетельствовать свою признательность этому юноше. Он, несомненно, заслужил ее — без него Вашего Величества уже не было бы в живых.
Генрих недружелюбно посмотрел на Жеана и ничего не сказал. Жеан выдержал его взгляд хладнокровно, можно сказать — равнодушно.
Беарнец находился в затруднении. Как бы там ни было, Жеан Храбрый ему нравился, в глубине души он им даже восхищался. Но вот эта кровавая история у Монмартрского эшафота… Судя по докладам, наглеца нельзя оставить безнаказанным. Поэтому король был недоволен и смущен.
