Луи Жаколио - Покоритель джунглей
Хамед не помнил, что сам бросился в воду, и думал, что случайно поскользнулся на ступеньках.
— Ко мне, Утсара, — сразу же проговорил он. — Зачем ты погасил свет, я ничего не вижу!
Факир колебался.
— Где же ты? — задрожавшим от ужаса голосом спросил несчастный.
«К чему спасать человека, заранее обреченного на гибель?» — сказал было себе Утсара. Но затем понял, что не имеет права оставлять сторожа умирать, и поспешил ответить:
— Сюда, Хамед! Лестница должна продолжаться под водой.
Сторож, плававший с другой стороны, ориентируясь на голос Утсары, вылез из воды и с облегчением вздохнул. Избежав смерти, в какой бы ситуации ни оказывался потом человек, он почти всегда бурно радуется жизни.
— Уф! — сказал он, несколько раз глубоко вздохнув, — Скверно умереть от воды…
— Ты предпочитаешь кинжал? — холодно спросил факир.
— Ни то, ни другое, Утсара. Я почему-то думаю, что мы выйдем отсюда.
— В таком случае ты останешься здесь один поджидать чудодейственного спасения, ибо я не разделяю твоей уверенности. Прощай, Хамед!
— Во имя неба, остановись, Утсара! Послушай меня, я скажу тебе одно лишь слово, а потом делай что хочешь. Но прежде дай мне коробку со спичками, я хочу взглянуть на тебя в последний раз.
Слабый, неверный свет осветил двух мужчин.
— Говори, что тебе от меня надо? — спросил факир. — Но предупреждаю, тебе не удастся изменить мое решение.
— Выслушай меня, — с неожиданной серьезностью сказал сторож. — Ты знаешь, что боги запрещают покушаться на свою жизнь. Душа человека, нарушившего запрет, тысячи раз переселится в тела самых низких тварей, пока снова не обретет человеческое достоинство, — так говорит божественный Ману.
— Боги не могут осудить человека, дни которого сочтены, за то, что он хочет избежать чудовищной, мучительной смерти от голода. Ты хочешь дождаться минуты, когда один из нас, обезумев от боли и ярости, набросится на другого, чтобы насытиться его плотью и кровью?
— Боги не простят тебе, если ты сразу же начнешь сомневаться в их доброте и справедливости. Ты не подождал ни дня, ни часа и осмеливаешься говорить, что исполняешь высшую волю. А если боги хотят испытать тебя? И помощь придет, если ты не разуверишься в них? Ты ведь знаешь, Утсара, что покусившегося на свою жизнь ждут страшные мучения, он тысячи раз должен будет переселиться в тела пауков, змей, хамелеонов, водяных птиц, вампиров, он станет собакой, кабаном, ослом, верблюдом, козлом, быком и, наконец, парией. Так говорит Ману. С чего же ты взял, что человеку позволено покончить с собой, дабы избежать страданий и испытаний, ниспосланных ему богами?
Единственное образование, получаемое индусами, состоит в изучении Вед и законов Ману, они заучивают их наизусть с самого раннего детства. Факир знал содержащуюся в них премудрость так же хорошо, как и сторож, но после слов Хамеда задумался. Священное слово имеет на индусов поразительное влияние. Наконец Утсара ответил:
— Может быть, ты и прав, сторож. Чего ты от меня хочешь?
— Чтобы ты терпеливо ждал вместе со мной, призывая на помощь твоего духа-защитника. Я поступлю точно так же, и если при первых муках голода к нам не подоспеет помощь ни с неба, ни от людей, ну что ж, клянусь тебе страшной клятвой, я первый убью себя на твоих глазах, ибо не думаю, что богам будет приятно зрелище двух людей, набросившихся друг на друга, словно дикие звери.
— Будь по-твоему! Я согласен, — с усилием произнес факир, — но когда придет время, не забудь о своей клятве.
Сторож, к которому вернулась уверенность, совершенно преобразился, это был другой человек. Как все слабые и суеверные люди, он не задумывался больше над безысходностью ситуации. Должно было случиться чудо и спасти его, и он поверил, что оно произойдет. Этого было достаточно, чтобы придать ему мужества, на которое, зная его трусость, он, казалось, был не способен.
Он собирался ответить товарищу, что тот мог, безусловно, рассчитывать на его слово, как вдруг остановился на середине фразы и удивленно вскрикнул так, что факир, вкладывавший кинжал обратно в ножны, вздрогнул.
— Что с тобой? — спросил Утсара.
— Смотри, смотри! — воскликнул сторож с неудержимой радостью.
— Что такое? — Факир, экономя спички, не стал больше зажигать их.
— Там… там… На дне!
Факир посмотрел туда, куда указывал сторож, и сам не смог сдержать изумленный крик.
На глубине примерно двадцати метров под водой появился светящийся, правильной формы круг, окруженный лучами, похожими на нимб вокруг головы святого.
— Посмотри же, факир! Посмотри! — в восторге кричал сторож. — Разве это не знак, который нам посылают боги, чтобы показать, что они слышат нас и одобряют наше решение?
— Увы, мой бедный Хамед, ты вновь заблуждаешься, — ответил Утсара, сразу поняв, в чем дело. — Напротив, это отнимает у нас последнюю надежду. Коридор, по которому мы шли, как я и предполагал, предназначен для проветривания подземелий. Солнце находится сейчас прямо над колодцем, его свет, проникая через узкий ход, соединяющий оба резервуара с водой, и отбрасывает этот круг. Смотри! Он меняет свою форму по мере движения солнца. Круг появится и завтра и даст нам возможность — жалкое утешение! — точно подсчитать прожитые нами дни.
Действительно, был полдень, постепенно, как и сказал факир, круг заметно вытянулся, потом исчез, и все погрузилось в тишину и мрак.
Глава III
Смертельная тревога. — Никакой надежды на помощь. Галлюцинации. — Мучительные сны. — План факира. — Минуты под водой. — Побег. — Замурован! — Браматма. — Спасен! — Поручение.
Остаток дня не внес никаких изменений в положение пленников. Помимо того, что им не откуда было ждать помощи, особенно угнетала и мучила их царящая вокруг, ничем не нарушаемая мертвая тишина. Тишина эта в соединении с кромешной тьмой привела к тому, что они находились в состоянии, близком к бредовому.
Человек с помощью органов чувств живет в постоянном общении с природой, обычно даже не замечая этого, хотя подобный контакт составляет неотъемлемую часть его жизни и индивидуальности. Будучи лишен этого общения, он испытывает чувство огромной пустоты и небытия. Шум, доносящийся с улицы, небо, ветер, проплывшее вдалеке облачко, пролетевшая мимо птица, блеснувший в листве солнечный луч, восходы и закаты, уличная толпа, предметы, заполняющие жилище, на которых время от времени отдыхает его рассеянный взгляд, — все это постоянно вызывает в человеке цепь бессознательных, смутных ассоциаций. Он не отдает себе в них отчета, они задевают его лишь мимоходом, не проникая глубоко, не отвлекая от серьезных мыслей, не мешая повседневным занятиям. Но отнимите у человека эти впечатления — и равновесие его жизни нарушится, ибо это своеобразная гимнастика ума, она развлекает и занимает нас, не утомляя, представляя собой постоянное движение живой машины, которое прерывается только сном и останавливается только со смертью… Кстати, и во сне не происходит полной остановки, мозг по-прежнему связан с внешней реальностью. Поговорка «mortis somnium imago»[8], стало быть, неверна, поскольку мозг продолжает функционировать, заменяя работой памяти недостающие внешние ощущения.
