Кристофер Сэнсом - Плач
Мне удалось поймать проплывавшего перевозчика, и мы отправились вниз по течению, прочь от Уайтхолла – я надеялся, что навсегда. Все мы молчали, приходя в себя после этого испытания. Я заметил у Эдварда на щеке слезу: он беззвучно плакал. Лодочник посматривал на нас с любопытством.
Я тихо сказал Филипу, кивая на Коттерстоука:
– Вы можете за ним присмотреть?
– Я возьму его к себе домой и сделаю что могу. – Коулсвин с грустью посмотрел на своего клиента. – Пойдемте ко мне, Эдвард?
Тот посмотрел на него и прошептал:
– Да. Теперь я знаю, что нужно делать. – Он с тоской покачал головой. – Бесчестье, бесчестье моей жене и детям.
– Мы можем поговорить об этом позже. Когда вы отдохнете. О том, чего требует от вас Бог.
Коттерстоук неистово замотал головой.
– Я теперь никогда не отдохну. Я не заслуживаю этого.
– Мне нужно домой, – сказал я Филипу.
Мне и в самом деле нужно было поговорить с Тимоти. Невозможно было представить, что это он донес на меня, но я должен был узнать, что же случилось в тот день, когда я сжигал книги.
Мы прошли поворот реки. Вдали, за домами на берегу и за причалами, виднелись внушительные очертания Тауэра. Я отвернулся.
* * *Я нашел Тимоти на его обычном месте в конюшне: он сидел на перевернутом ведре и ел хлеб с сыром. Когда я вошел, парень подскочил, и на лице его отразились удивление и облегчение.
– Сэр! Слава богу, что вы вернулись! Мы думали… – Он осекся.
Усталый и растрепанный, я смотрел на него.
– Меня отпустили, – сказал я тихо.
– Мы никто не знали, почему…
– Меня допрашивали в королевском Тайном совете. Ты знаешь, насколько это серьезно?
– Все это знают, – тихо ответил мальчик.
– Среди прочего там сказали, что я хранил запрещенные книги.
Тимоти попятился, его глаза расширились, и мое сердце упало при мысли, что он все-таки донес на меня. Но я сдержался и продолжил говорить спокойным голосом:
– Ты помнишь тот день несколько недель назад, когда Мартин с Агнессой и Джозефина ушли? Я велел тебе не пускать посетителей, потому что мне нужно было кое-что сделать.
Мой слуга отступил еще на шаг и наткнулся на стену. Худенький мальчик выглядел хрупким, его руки и ноги казались прутиками. Бытие оглянулся, почувствовав, что между нами происходит что-то странное. Я спросил напрямик:
– Ты следил за мной в тот день, Тимоти? Ты видел, что я делал в саду?
Подросток со страдальческим видом кивнул.
– Вы сжигали книги, сэр. Я вошел в дом и подсматривал за вами из окна. Я знаю, что не должен был этого делать, но я… Мне было интересно, что это была за тайна, сэр.
– В этом мире избыток тайн, – сказал я, уже сердито. – А мальчики-конюхи, подглядывающие за своими хозяевами, могут сотворить большую беду. Ты слышал об указе короля?
– Каком указе, сэр? Я только знаю, что все мы должны выполнять его указы.
– Недавно он издал указ, запрещающий хранение определенных книг. У меня было несколько таких, и я сжег их. В саду, в тот день.
– Я… Я не знал, что они запрещенные, сэр.
Стоя у стены, парень выглядел жалко, и я подумал: ему всего тринадцать лет, а дети в таком возрасте всегда любопытны.
– Кому ты рассказал, Тимоти? – спросил я еле слышно.
Мальчик опустил голову.
– Никому, сэр, никому. Только когда мастер Броккет вернулся, миссис Броккет сказала, что в огороде сожгли что-то, похожее на бумагу. Мастер Броккет пошел, поворошил золу и вернулся с несколькими несгоревшими листами. Я был на кухне и видел его. Он знал, что в тот день я один оставался в доме, и спросил, кто жег бумагу. Сказал, что побьет меня, если я совру, и я сказал ему, что вы.
– Мартин… – проговорил я тягостно.
Значит, Джозефина была права насчет моего стюарда. И он был не просто вором, он хотел причинить мне зло.
– Ты подвел меня, Тимоти, – строго сказал я. – Я поговорю с тобой позже. Но сначала, – мрачно добавил я, – мне нужно поговорить с Мартином.
Подросток крикнул мне вслед:
– Я не хотел сделать вам ничего плохого, сэр, клянусь! Если б я знал, что вас арестуют… – Его голос перешел в рыдания.
* * *Мартин Броккет был в столовой – полировал серебро, водя салфеткой по большому блюду, которое принадлежало еще моему отцу. Он посмотрел на меня, как обычно, почтительно, ничем не напоминая про мой арест.
– Положите это, – холодно сказал я.
Тень каких-то эмоций, может быть страха, пробежала по лицу стюарда, когда он положил серебряное блюдо на стол.
– Я поговорил с Тимоти, – объявил я ему. – Очевидно, это он сказал вам, что видел, как я сжигал в саду книги.
Я уловил лишь легчайшее колебание на лице Мартина, после чего он спокойно ответил:
– Да, сэр. Агнесса увидела сожженную бумагу и спросила об этом Тимоти. Я думал, он что-то набедокурил.
– Набедокурил кое-кто другой, – прямо сказал я. – Сегодня утром меня спрашивали о тех сожженных книгах на Тайном совете.
Броккет замер неподвижно, как столб, по-прежнему держа в руке салфетку.
– Никто не знал, что я сделал с книгами, кроме одного моего друга, которого допрашивали вместе со мной, – добавил я.
Мартин по-прежнему стоял неподвижно, как статуя, ничего не отвечая. Он не знал, что мне сказать.
– Кому вы рассказали? – резким тоном спросил я. – Кому вы донесли на меня? И зачем?
Стюард положил салфетку на буфет, и я заметил, что его рука вдруг задрожала. Побледнев, он спросил:
– Можно мне сесть?
– Да, – односложно ответил я.
– Я всегда верно служил своим хозяевам, – тихо проговорил Броккет. – Стюард – почтенная профессия. Но мой сын… – Его лицо дернулось. – Он в тюрьме.
– Я знаю об этом. Однажды я застал Агнессу в слезах.
При этих моих словах Мартин нахмурился, но я продолжал допытываться:
– Какое это имеет отношение к вашему доносу?
Броккет глубоко вздохнул:
– Хоть я и понимал, что мой сын – негодяй, я боялся, что он может умереть от голода и болезней в этой тюрьме, если я не пошлю ему денег, а я мог освободить его, только заплатив его долги. – В его глазах вдруг вспыхнули боль и страх.
– Продолжайте.
– Это случилось в начале апреля, вскоре после того, как мы с Агнессой поступили к вам. Прошлой зимой у Джона случилось легочное заболевание в том чертовом месте, и он едва не умер. Мы чуть с ума не сошли от тревоги.
– Вы могли обратиться ко мне.
– Это я должен заботиться об Агнессе и Джоне, я! – неожиданно возвысил голос Мартин в сердитой заносчивости. – Я не мог прибежать к вам, моему хозяину, как ни добры вы были с Джозефиной и мальчишкой. – В его голосе послышалось презрение.
Так вот почему он не любил меня, подумал я. У него были твердые взгляды на место и обязанности слуг и хозяев, и из-за этого он донес на меня, вместо того чтобы попросить помощи.
