Александр Дюма - Графиня де Шарни
Как оказалось, виконт был ранен в левый бок, а вторая пуля задела правое плечо. Похоже было на то, что обе пули были одного калибра — двадцать четвертого.
Однако виконт не пожелал изложить подробности случившегося.
Первая рана — в бок — была серьезной, но особого опасения не вызывала: пуля прошла через ткани, не задев важных органов.
Другой раной можно было и вовсе не заниматься.
Когда доктор закончил перевязку, молодой человек протянул ему двадцать пять луидоров — за молчание.
— Если вам угодно, чтобы я держал все это в тайне, заплатите мне как за обычный визит, то есть пистоль, — сказал славный доктор.
Приняв луидор, он вернул виконту четырнадцать ливров сдачи; как виконт ни упрашивал доктора взять большую сумму, уговорить его оказалось невозможно.
Доктор Реналь предупредил, что у него на ближайшее время намечены три совершенно неотложных визита и, стало быть, он зайдет к виконту только через день, а потом — еще через день.
Во второй свой визит доктор застал виконта уже на ногах: надев перевязь, поддерживавшую повязку на ране, он мог уже на следующий день сесть на коня, словно ничего не случилось; таким образом, никто, кроме его доверенного лакея, не знал о происшествии.
Приехав в третий раз, доктор Реналь не застал своего больного. Вот почему он пожелал принять за этот сорвавшийся визит лишь полпистоля.
Доктор Реналь принадлежал к числу тех редких врачей, которые достойны иметь в своей гостиной знаменитую гравюру «Гиппократ, отвергающий дары Артаксеркса».
XXXI
«ВЕЛИКАЯ ИЗМЕНА ГОСПОДИНА ДЕ МИРАБО»
Читатель помнит последние слова Мирабо, обращенные к королеве в ту минуту, когда он покидал ее в Сен-Клу и она пожаловала ему для поцелуя руку.
«Этот поцелуй, ваше величество, спасет монархию!» — воскликнул тогда Мирабо.
Мирабо должен был исполнить обещание, данное Прометеем Юноне, когда она была близка к потере трона.
Мирабо вступил в борьбу, веря в собственные силы, не думая о том, что после стольких неосторожных шагов и трех неудавшихся заговоров его втягивали в обреченную на провал битву.
Вероятно, Мирабо — и это было бы более осмотрительно — мог бы еще некоторое время бороться не снимая маски. Однако уже через день после оказанного ему королевой приема, направляясь в Национальное собрание, он увидел на площади кучки людей и услышал странные выкрики.
Он подошел к столпившимся и поинтересовался, из-за чего этот шум.
Собравшиеся передавали из рук в руки какие-то брошюрки.
Время от времени чей-то голос кричал:
— «Великая измена господина де Мирабо»! «Великая измена господина де Мирабо»!
— О! — удивился он, доставая из кармана монету. — Кажется, это имеет отношение ко мне… Друг мой, почем «Великая измена господина де Мирабо»? — обратился он к разносчику брошюр, тысячи экземпляров которых были уложены в корзины, навьюченные на осла; тот размеренно шел туда, куда разносчику хотелось переместить свою лавчонку.
Разносчик взглянул Мирабо прямо в лицо.
— Господин граф, я раздаю ее бесплатно.
Шепотом он прибавил:
— Брошюра отпечатана тиражом в сто тысяч!
Мирабо в задумчивости отошел в сторону.
Бесплатная брошюра! Что бы это значило?
И торговец знает его в лицо!..
Несомненно, брошюра была одним из глупых или злобных пасквилей, какие тысячами ходили тогда по рукам.
Излишняя ненависть или чрезмерная глупость обезвреживали ее, лишая ее смысла.
Мирабо взглянул на первую страницу и побледнел.
Там был представлен перечень долгов Мирабо, и — странная вещь! — этот перечень был абсолютно точен: двести восемь тысяч франков!
Под этим перечнем стояла дата того дня, когда эта сумма была выплачена различным кредиторам Мирабо духовником королевы г-ном де Фонтанжем.
Затем следовала сумма, в которой выражалось его ежемесячное жалованье при дворе: шесть тысяч франков.
И наконец далее шел пересказ его разговора с королевой.
В это невозможно было поверить; неизвестный памфлетист не ошибся ни в единой цифре; можно даже было сказать, что он не солгал ни в едином слове.
Какой страшный, таинственный, располагающий неслыханными тайнами враг взялся преследовать его, Мирабо, а в его лице — монархию!
Мирабо показалось, что ему знакомо лицо разносчика, заговорившего с ним и назвавшего его «господином графом».
Он пошел назад.
Осел был на прежнем месте с корзинами, на три четверти опустевшими, но прежний разносчик исчез; на его месте был другой.
Этот был Мирабо совершенно незнаком.
Однако он распространял брошюры с не меньшим усердием.
В это время случай привел на площадь доктора Жильбера, почти ежедневно принимавшего участие в заседаниях Национального собрания, особенно когда обсуждались достаточно важные вопросы.
Занятый своими мыслями, он, может быть, и не обратил бы внимания на шум собравшихся, однако Мирабо с обычной своей отвагой пробрался к нему сквозь толпу, взял его за руку и подвел к разносчику брошюр.
Разносчик сделал при виде Жильбера то, что он повторял каждый раз, когда к нему подходили желающие получить брошюру: он протянул ее доктору со словами:
— Гражданин! «Великая измена господина де Мирабо»!
Однако узнав доктора, он замер как околдованный.
Жильбер тоже на него взглянул, с отвращением выронил брошюру и пошел прочь со словами:
— Мерзкое занятие вы себе выбрали, господин Босир!
Взяв Мирабо за руку, он продолжал свой путь к Национальному собранию, переехавшему из архиепископства в манеж.
— Вам знаком этот человек? — спросил у Жильбера Мирабо.
— Да, знаком, насколько можно быть знакомым с такого рода людьми, — отвечал Жильбер. — Это бывший унтер-офицер, игрок, прохвост; за неимением лучшего для себя дела он сделался клеветником.
— Ах, если бы он клеветал… — прошептал Мирабо, прижав руку к тому месту, где раньше было у него сердце, а сейчас остался лишь бумажник с полученными из дворца деньгами.
Помрачнев, великий оратор продолжал путь.
— Как! Неужели вы в настолько малой степени философ, что не найдете в себе сил противостоять подобному удару? — сказал Жильбер.
— Я? — изумленно переспросил Мирабо. — Ах, доктор, вы меня не знаете… Они говорят, что я продался, а следовало бы сказать, что мне заплатили! Ну что ж! Я завтра же куплю особняк, найму карету, лошадей, лакеев; завтра у меня будет свой повар и полон дом гостей. Свалить меня? Да что мне до моей вчерашней популярности и непопулярности сегодняшней? Разве у меня нет будущего?.. Нет, доктор, меня убивает то, что я вряд ли смогу исполнить данное обещание. И в этом вина двора передо мной, а точнее было бы сказать — его измена. Я виделся с королевой, как вы знаете. Мне показалось, что она полностью мне доверяет, и я возмечтал — безумством было мечтать, имея дело с подобной женщиной, — что я могу быть не только министром короля, как Ришелье, но и министром королевы, а вернее сказать, — и от этого мировая политика только выиграла бы, — ее любовником, как Мазарини. А что сделала она? Она в тот же день меня предала — у меня есть тому доказательства — и написала своему агенту в Германии господину Флаксландену: «Передайте моему брату Леопольду, что я последовала его совету. Я воспользовалась услугами господина де Мирабо, однако в моих отношениях с ним не может быть ничего серьезного».
