Мишель Зевако - Принцесса из рода Борджиа
Хозяйка, женщина уже зрелая и сохранившая от своей прежней красоты только то, что в состоянии были сберечь румяна, выслушав этот новый комплимент, потупила глаза и сделала реверанс. Она была покорена!
— А как вас зовут, моя красотка? — вновь спросил шевалье.
— Руссотта, мой господин, к вашим услугам.
— Надо же, какое красивое имя… Госпожа Руссотта, я заявляю вам, что ваша таверна — первая в Париже. Ваше вино — пенистое и хмельное; ваши цыплята нежны, как перепела с виноградников; пироги достойны быть на столе у господина де Майенна, да хранит его Господь, а засахаренные фрукты смогли бы заставить монаха впасть в смертный грех чревоугодия.
В этот момент в зал вошел какой-то молодой человек, одетый в черное, и сел за соседний столик. На мгновение взгляд его блеклых глаз остановился на шевалье, и он еле заметно вздрогнул.
— И, сверх этого, — продолжал Пардальян, — миленькая хозяйка (последовал реверанс), плутовка (последовал еще один реверанс), которая столь хороша собой, что может заставить ревновать госпожу де Монпансье, самую красивую женщину в Париже (последовал третий реверанс, вздох, грудь Руссотты затрепетала).
Молодой человек в черном приподнялся было, но сейчас же вновь опустился на стул.
— Госпожа Руссотта, я устраиваюсь в вашей таверне и не двинусь отсюда никуда до тех пор, пока у меня в кармане останется хоть один экю. Есть ли у вас хорошие постели? — закончил шевалье.
Руссотта попыталась зардеться, но, к великому сожалению, ей это не удалось. С невыразимой грацией пожилой кумушки, которая старается вспомнить свои пятнадцать лет, она подбежала к молчаливому молодому человеку в черном и спросила его, что бы он хотел выпить.
— То же самое вино, что и эти господа! — сказал незнакомец.
Тем временем Карл смотрел на Пардальяна удрученным взглядом.
— Черт побери! — вскричал Пардальян, видя, как возвращается Руссотта, только что обслужившая незнакомца. — Можно подумать, мой дорогой спутник, что у вас на совести преступление. Вы не были бы столь печальны, даже будь вы этим Пардальяном, за чью голову господин парижский глашатай только что назначил цену… и неплохую, надо сказать, цену! Пять тысяч золотых дукатов! Тьфу ты! Хотел бы я познакомиться с этим Пардальяном!
При этих словах физиономия Руссотты стала серьезной, и она произнесла:
— А я его знаю!..
Карл Ангулемский так и подпрыгнул. Пардальян под столом наступил ему на ногу.
— Ха-ха! — сказал он.
— Ну да, я его знаю! — повторила Руссотта.
Пардальян повернулся вместе со стулом вокруг своей оси, облокотился о стол, взглянул хозяйке прямо в лицо и сказал:
— Опишите мне его, клянусь, я хочу заполучить пять тысяч дукатов!
— Ставлю десять нобелей с розой note 16, вы тоже его знаете, — спокойно сказал со своего места молодой человек в черном.
Глава 51
ПАРДАЛЬЯН ОБНАРУЖИВАЕТ, ЧТО ХОЗЯЙКА ГОРАЗДО ЛУЧШЕ, ЧЕМ КАЖЕТСЯ НА ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД
Пардальян покосился на свою шпагу, чтобы убедиться в том, что до нее можно легко дотянуться, затем на дверь, чтобы убедиться в том, что он сможет достичь ее одним прыжком и закрыть, и, наконец, он покосился на незнакомца, который только что произнес эти слова. Но молодой человек вновь склонил голову на грудь и, не имея, как казалось, желания поддержать предложенное пари, погрузился в состояние блаженства.
— Ах так, сударь, — сказал Пардальян, — но, значит вы его знаете?..
— Я его знаю! — ответил незнакомец.
— Я тоже его знаю, — произнес в эту минуту нежный голос.
И женщина, которая несколько минут назад вошла в кабинет, приблизилась и оперлась на руку Руссотты.
Пардальян разразился нервным смехом. Ему начало казаться, что он видит дурной сон. Что касается Карла Ангулемского, то юноша потихоньку под столом вытащил из ножен кинжал и готовился как можно дороже продать свою жизнь. Для него было уже очевидно, что Пардальян опознан. В общем зале было полно солдат. Без сомнения, женщина, которая только что вошла, их предупредила, а все эти разговоры были лишь жестокой игрой, за которой через несколько мгновений последует схватка. Сжав рукоятку своего кинжала, Карл повернулся на полкорпуса к юноше в черном. «Как только на нас нападут, — подумал он, — этот умрет первым. Но в какое же осиное гнездо мы попали?»
Однако незнакомец с тусклым взглядом, казалось, был глубоко погружен в размышления. Он сидел с видом человека, совершенно забывшего, где находится. Пардальян, как мы уже сказали, разразился хохотом.
— Ах так! — вновь заговорил он. — Так, значит, его все знают?..
— Не правда ли, мы знаем его? — спросила Руссотта.
— Несомненно! — ответила Пакетта.
— Ну, хорошо! Тогда опишите мне его! — сказал Пардальян.
— Если это для того, чтобы заполучить пять тысяч дукатов, — сказала Руссотта, качая головой, — то не рассчитывайте на меня!
— Ни на меня! — вставила Пакетта.
Пардальян был вне себя от удивления.
— Клянусь Пилатом, — проворчал он в усы, — у меня просто голова идет кругом! Может, я сплю?
— Ну, ладно, — резко добавил он, — садитесь здесь обе. У меня нет ни малейшего желания заполучить пять тысяч золотых дукатов. И в доказательство этого вот десять дукатов для вас и десять — для вас…
Руссотта и Пакетта вытаращили глаза. Эта неслыханная щедрость заставила их переглянуться. Двадцать дукатов!
— Возьмите же их, черт побери! — сказал Пардальян, пододвинув им две кучки золота. — Но взамен расскажите мне, откуда вы знаете господина де Пардальяна? Хорошая история, рассказанная после обеда, разумеется, стоит двадцати дукатов.
Хозяйки подтолкнули друг друга локтями, еще раз переглянулись, заграбастали золото и сели; Пардальян был для них каким-то странствующим принцем, и они чуяли, что нынче можно поживиться.
— Раз уж ваше сиятельство этого желает!.. — сказала Руссотта.
— Да, мое сиятельство этого даже требует!
— Но мы не скажем, где найти господина де Пардальяна…
— Этого и не нужно.
— Мой господин, вы ведь заметили, что наша таверна носит название «Железный пресс»? Так вот! Это в честь шевалье де Пардальяна.
— А, так он всего лишь шевалье! — вскричал Пардальян.
— Да! Но за его храбрость и большое сердце он был бы достоин носить титул маркиза, герцога или даже принца, — сказала Руссотта. — Не так ли, Пакетта?
— Конечно! — ответила Пакетта.
— Руссотта! Пакетта! — пробормотал Пардальян, стискивая лоб и внимательно разглядывая обеих женщин. Но ни их имена, ни их лица не пробуждали в нем никаких воспоминаний.
— Дело было ночью, — заговорила Руссотта, — двадцать четвертого августа 1572 года.
