Любовь Воронкова - Сын Зевса. В глуби веков
Госпожа закрыла глаза, будто страшась увидеть то, что угрожало, — гибель Оксиарта, гибель семьи… Она позвала служанку:
— Спроси у посланца, не слышал ли, куда Спитамен пойдет потом? Откуда ждать гонца? Если уснул — разбуди.
— Его нельзя разбудить, госпожа, — печально ответила служанка, — он умер. У него в сердце не осталось крови…
Госпожа молча поглядела на нее, отвернулась и, опустив голову, пошла в свою спальню, повторяя одно и то же:
— Сыновья мои, ах, сыновья мои, сыновья мои… Где вы теперь, сыновья мои?..
Рокшанек крепко прижалась к теплому плечу кормилицы.
— Апа, а вдруг Македонянин придет сюда?
— Не придет, моя светлая, не дрожи так. Как он может подняться сюда? У него же нет крыльев!
Проходили дни, полные слухов, тревоги, тайных слез, ожидания. Ждали гонцов от Оксиарта, ждали вестей. Но вестников не было. А в одну из холодных весенних ночей в крепость вдруг явился сам Оксиарт с отрядом своих всадников.
В крепости тут же, среди ночной синевы, всюду загорелись огни, замелькали факелы. Народ собрался к воротам Оксиартова дома, обнесенного стеной.
Вести были невеселые. Македоняне опять разбили Спитамена. Больше восьмисот всадников-скифов осталось на поле боя, а у Кена погибло едва ли тридцать человек. Массагеты снова бежали в свои степи, а вместе с ними ускакал и Спитамен. Скифы — странные союзники, убегая, они разграбили обозы и согдов и бактрийцев… А Спитамен не остановил их, как видно, уже не имел среди них достаточно власти.
Согдийские войска рассеялись. Многие потеряли надежду на победу и сдались Македонянину. А он, Оксиарт, решил, что ему тоже нечего делать там с его ничтожными силами. Однако к Македонянину не пойдет, отсидится здесь, на Скале. Если нет сил защитить свою землю, так хоть не помогать врагу!
Печальные вести для Согдианы…
Но в доме сразу стало шумно, оживленно. Вернулся Оксиарт, господин дома, вернулись и его трое сыновей. Мать подняла на ноги и слуг и родственниц, чтобы достойно встретить и накормить гостей, собравшихся у нее. Грустно, конечно, что Спитамен опять вынужден бежать в пустыню. Но ведь уйдут же когда-нибудь македоняне! И спустится же когда-нибудь семья Оксиарта со Скалы, и опять они все будут жить, как жили.
Но, притаившись за толстой занавесью, госпожа услышала, о чем говорят мужчины, собравшись вокруг очага. Это были совсем другие разговоры.
— Македонянин не уйдет, — говорил Оксиарт, — он никогда не оставляет в тылу у себя непобежденных. Даже за ничтожной горстью разбойников он лезет в горы, если они не сдаются.
— Не думаешь ли и ты сдаться, Оксиарт? — подозрительно спросил один из бактрийских властителей, приехавший с ним вместе.
— Я не думаю сдаваться, — ответил Оксиарт, — и я не сдамся. Я не предам Спитамена. Я не предам свою родину!
Одобрительные голоса загудели кругом.
— Выждем время — и снова в битву!
— Пусть-ка он попробует достать нас здесь.
— Если только не узнает тайной дороги…
— Среди нас нет предателей.
— Да ведь и не только мы сидим на Скале, — сказал Оксиарт, словно оправдываясь, — многие укрылись на Сизиматре и на Артимазе тоже. И Хориен ушел на свою Скалу. Когда будет надо, все спустимся. У нас немало наберется войска. А пока — что ж, переждем.
— Только бы Спитамен остался жив!..
Это сказал старший сын Оксиарта, который сидел, мрачно нахмурив длинные брови.
Все поглядели на него.
— Что ты хочешь сказать? Ведь он ушел от македонян!
— Но я видел, как он уходил с массагетами.
— А как он уходил?
— Нехорошо уходил. Как пленник.
Наступило молчание. Никому не приходила в голову такая мысль, а ведь это могло случиться. Массагеты могли прийти в ярость из-за того, что у них погибло так много людей, а добыча оказалась ничтожной.
— Будем надеяться, что это не так, — заговорили снова. — Спитамен у них не один раз скрывался.
— Будем надеяться. А если с ним случится недоброе — конец. Другого вождя у нас нет.
Мужчины снова замолчали, задумались. Но каждый знал, что все они думают об одном и том же: их вождь Спитамен не нашел верной поддержки у своих сородичей, у своих друзей… и у них самих. Это было тяжело сознавать, но это было так.
В дальних покоях большого дома, на женской половине, обсуждались новости, принесенные кормилицей Рокшанек. Кормилица уже успела повидаться со многими воинами, пришедшими с Оксиартом, — среди них у нее были и братья, и племянники, и даже внуки. С красными пятнами на смуглом лице, она торопилась выложить все, что узнала. Рассказала, как там сражались и как полководец Кен разбил их; как союзники-массагеты вдруг обратились врагами и начали грабить бактрийский обоз и бактрийцы потеряли все, что у них было; как бежали от македонян и как успели добраться до Скалы, не показав дороги врагу.
— А еще рассказывают, будто у Спитамена очень красивая жена и она повсюду с ним, бедняжка. Он в сражение — и она тут же. Он в пустыню — и она с ним. Ни дома у нее нет, ни пристанища! А ведь она из семьи персидских царей!
Женщины вздыхали.
— Что за жизнь у нее! Ушла бы куда-нибудь в безопасное место и пережидала бы там, как мы…
— Ушла бы, да ведь не отпускает! — Кормилица возмущенно пожала плечами. — Говорят, любит ее очень, жить без нее не может. А она-то, говорят, уже ненавидеть его стала. Измучилась, Но что сделаешь?
Рокшанек сидела среди подруг, как тихая перепелка, которая дремала над их головой в своей деревянной клетке[100]. Как несчастна эта женщина, жена Спитамена!
— Она счастливая, — прошептала одна из подруг.
Рокшанек вскинула на нее глаза.
— Что ты говоришь? Счастливая?
— Конечно, счастливая. Пусть трудно, пусть бездомно. Зато она — жена Спитамена, сам Спитамен любит ее!
Опять это слово, от которого вздрагивает сердце… Любит!
Рокшанек не любила никого, но знала, что и к ней, как ко всем людям, придет любовь. Но кого полюбит она? Где тот человек, который явится к ней, как сама судьба?
Женихи уже приходили к отцу просить в жены Рокшанек. Каждый раз она со страхом ждала, чем окончатся эти переговоры. Но отец не спешил отдавать дочь, и она каждый раз счастливо переводила дух, словно избавившись от опасности.
А Оксиарт выжидал. Крепкая, цветущая Рокшанек раскрывалась столепестковой розой, и с каждым днем ярче становилась ее светлая красота. Оксиарт хотел себе знатного, очень богатого и очень влиятельного зятя. И он ждал его.
Весна подступала снизу, с долин. Там уже дымились молодой зеленью кустарники у сверкающих источников, бегущих с гор. Но в ущельях Скалы еще лежал снег. Это было хорошо — снег помогал Скале защищать тех, кто укрылся на ее широкой, недоступной вершине.
