Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
— Конечно, крошка моя, — произнес Куцая Радость, — темной ночью все кошки серы. Однако, — продолжал он, понизив голос, — почему ты не в доме, где нам назначена встреча?
— Потому что в доме есть люди, и вы не можете привести туда господина Мишеля.
— Люди? Неужели к вам на постой встали проклятые синие?
— Нет, это не солдаты: просто Жан Уллье за день обошел всю округу и теперь совещается в доме с людьми из Монтегю.
— А что же они там делают?
— Они беседуют. Присоединяйтесь к ним: вы сможете с ними выпить и немного согреться.
— Хорошо, но, моя красавица, что же мы будем делать с нашим молодым человеком?
— Метр Куцая Радость, оставьте его под моим присмотром, разве не об этом мы с вами договаривались?
— Мы должны были привести его в твой дом, да, именно так! И там мы легко могли бы оставить его, заперев где-нибудь в погребе или сарае, тем более что он совсем не опасен. Но, Боже мой, в открытом поле за ним не уследить: он ускользнет как угорь!
— Ладно! — сказала Розина, пытаясь улыбнуться, что после смерти отца и брата у нее плохо получалось. — Вы считаете, что за красивой девушкой он пойдет с меньшей охотой, чем за двумя такими стариками, как вы?
— А если узник нападет на своего стража? — спросил метр Куцая Радость.
— О! Не волнуйтесь! Я быстро бегаю, у меня зоркий глаз и преданное сердце; кроме того, барон Мишель — мой молочный брат; мы вместе выросли; насколько я знаю, он способен покуситься на девичью добродетель с тем же успехом, с каким может открыть дверь тюремной камеры. А потом, что же вам все-таки приказали сделать?
— Освободить его, если нам удастся, а затем привести добровольно или насильно в дом твоего отца, где ты должна была нас ждать.
— Ну вот, я здесь. И мой дом перед вами. И птичка уже не в клетке. Согласитесь, что большего от вас и не требуется.
— Надеюсь.
— В таком случае, прощайте.
— Послушай, Розина, может, на всякий случай мы ему свяжем руки? — заметил с усмешкой Куцая Радость.
— Спасибо, спасибо, приятель Куцая Радость, — сказала Розина и направилась туда, где стоял Мишель, — вы бы лучше придержали свой язык.
Несмотря на то что Мишель все это время находился от них на некотором отдалении, до его слуха донеслось имя Розины и он уловил, что между девушкой и его освободителями, ставшими его тюремщиками, существовала какая-то договоренность.
Мишель все больше и больше утверждался в мысли, что своим освобождением он был обязан Берте.
Действия Обена и некоторое насилие, проявленное им с помощью Триго по отношению к нему, таинственность, которой он окружил имя человека, с кем был едва знаком, но кому был предан всей душой, — все это вполне соответствовало тем событиям, какие могли произойти после того, как гнев охватил вспыльчивую и своенравную Берту, когда она получила письмо, переданное через нотариуса Лорио.
— Это ты, Розина! Это ты! — воскликнул Мишель, повышая голос, разглядев в темноте, что к нему приближалась его молочная сестра.
— В добрый час! — произнесла Розина. — Вы совсем не походите на Куцую Радость: тот ни за что не хотел меня признать, а вы меня сразу узнали, не так ли, господин Мишель?
— Да, конечно. А теперь скажи-ка мне, Розина…
— Что?
— Где мадемуазель Берта?
— Мадемуазель Берта?
— Да.
— Не знаю, — ответила Розина с таким простодушием, что Мишель сразу же оценил его по достоинству.
— Как! Ты не знаешь? — повторил молодой человек.
— Я полагаю, что она в Суде.
— Так ты не знаешь, ты только полагаешь?
— Помилуйте…
— Так ты ее сегодня не видела?
— Господин Мишель, конечно, нет! Я только знаю, что она должна была сегодня вернуться в замок вместе с господином маркизом. Но я весь день провела в Нанте.
— В Нанте! — воскликнул молодой человек. — Ты была сегодня в Нанте?
— Да, конечно.
— Розина, а в котором часу ты туда приехала?
— Когда мы проезжали через мост Руссо, пробило девять часов утра.
— Ты сказала «мы»?
— Именно так.
— Так, значит, ты ехала не одна?
— Конечно, нет, я сопровождала мадемуазель Мари. Именно потому мы и приехали так поздно: ведь надо было посылать за мной в замок.
— Но где же мадемуазель Мари?
— Сейчас?
— Да.
— Она на островке Ла-Жоншер, куда я и должна вас доставить. Но, господин Мишель, вы задаете такие странные вопросы!
— Ты должна отвести меня к ней? — воскликнул Мишель вне себя от радости. — Скорее в путь! Поспешим, моя маленькая Розина!
— Прекрасно! И этот старый дурень Куцая Радость сказал, что мне придется с вами нелегко! Какие же они, мужики, все дураки!
— Розина, дитя мое, умоляю, не будем напрасно терять время!
— Я только того и жду. Но, чтобы поскорее добраться до места назначения, не посадите ли вы меня на лошадь?
— Конечно! — ответил Мишель, в чьем сердце при одной только мысли, что он скоро увидит Мари, рассеялись все ревнивые подозрения, терзавшие его сердце, и теперь он думал лишь о том, что именно его возлюбленная так рьяно взялась за его освобождение. — Поднимайся скорее!
— А вот и я! Дайте мне руку, — произнесла Розина, поставив свою ногу в сабо на сапог молодого человека.
И, прыгнув на лошадь, она продолжила, устраиваясь на дорожной сумке:
— Все в порядке! Теперь сверните направо.
Молодой человек выполнил ее просьбу, забыв тут же о Триго и Куцей Радости, словно они и не существовали.
С этой минуты он ни о ком больше не мог думать, кроме как о Мари.
Некоторое время они ехали молча.
— Но как мадемуазель узнала, — произнес молодой человек, когда они тронулись в путь (он не мог больше молчать и хотел как можно больше услышать о Мари), — что меня арестовали жандармы?
— О, честно говоря, господин Мишель, мне придется начать издалека.
— Начинай откуда хочешь, моя добрая Розина, но только рассказывай! Я сгораю от нетерпения. Ах! Какое счастье вновь обрести свободу, — произнес молодой человек, — и спешить к мадемуазель Мари!
— Надо вам сказать, господин Мишель, что сегодня ранним утром мадемуазель Мари приехала в Суде; одолжив у меня мое выходное платье, она сказала: «Розина, ты поедешь со мной…»
— Продолжай, Розина! Я тебя слушаю.
— И, как настоящие крестьянки, мы отправились в путь с корзинами, наполненными яйцами. В Нанте, пока я продавала яйца, мадемуазель отправилась по своим делам.
— А что это были за дела? — спросил Мишель, и перед его глазами, словно призрак, промелькнуло лицо молодого человека, переодетого в крестьянское платье.
