Бенгт Даниельссон - На «Баунти» в Южные моря
Другие младшие офицеры тоже навлекли на себя гнев Блая. Командир обвинял их в серьезных грехах — неспособности к несению службы и нерадивости. Но таких столкновений, как с Перселлом, больше не случалось и отсутствие документальных свидетельств не позволяет нам судить, насколько оправданно было недовольство Блая.
К концу второй недели стоянки у Тасмании все резервуары наполнили водой, заготовили еще тридцать тонн дров для камбуза — вполне достаточно до самого Таити. Вопреки всем надеждам на острове оказалось так мало рыбы и дичи, что команде удалось лишь несколько раз отведать свежей пищи. Задерживаться не было смысла, и, неоднократно замерив координаты и проверив компас, Блай рано утром 4 сентября снялся с якоря.
И вот уже «Баунти» снова идет южнее сороковой параллели, в полосе холодных западных ветров, которую англичане метко прозвали «ревущие сороковые». 13 сентябре единственным событием, которое удостоилось подробной записи в судовом журнале, было нежданное открытие девятнадцатого числа группы пустынных скалистых островков к югу от Новой Зеландии. Не мудрствуя лукаво, Блай присвоил архипелагу имя «Баунти»; это название сохранилось до наших дней. Тогда, как и теперь, единственными обитателями этих голых утесов были тысячи пингвинов, которые своим резким запахом и громкими криками заблаговременно предупреждают мореплавателей об опасных рифах.
Более существенны, но, к сожалению, менее подробно отражены в документах психологические конфликты, происходившие на борту в это время. Очевидно, Блай никак не мог забыть инциденты в бухте Эдвенчер, и они настолько испортили ему настроение, что он не переставал изводить своих подчиненных, особенно за обедом, когда офицеры и младшие офицеры, согласно обычаю, поочередно сидели за столом командира. Особенно уязвимым оказался Фраер, который под конец месяца отказался впредь обедать с Блаем.
Следующей жертвой «немирного сосуществования» на борту оказался доктор Хагген; он был приравнен к младшим офицерам и тоже регулярно ел с Блаем. Благодаря заботе командира о здоровье личного состава Хаггену было почти нечего делать. Но во время стоянки в бухте Эдвенчер один из матросов пожаловался на «легкое недомогание» (в действительности он страдал астмой). Хагген тотчас сделал ему кровопускание; после этого своеобразного лечения у Валентайна (как звали злополучного больного) воспалилась рука. Вскоре у него поднялась температура, началось удушье, и в конце сентября Хагген пустил в ход универсальное средство номер два: налепил на тощую грудь пациента горчичники. Блая привели в ярость не эти варварские методы лечения, которые широко применялись в восемнадцатом веке, а то, что Хагген ежедневно докладывал, будто больной поправляется. Только 6 октября, когда Валентайн был при смерти, Блай от одного из младших офицеров узнал правду. Бедняге Валентайну это не помогло, он был уже обречен и вскоре скончался, но Блай справедливо решил, что Хагген проявил крайнюю небрежность, и как следует отчитал его. Хагген счел себя обиженным и тоже отказался есть с Блаем. С тех пор его не видели на палубе, да ему и при желании было бы трудно подняться туда, ибо после описанного происшествия он стал нить больше прежнего.
А вскоре дошло до столкновения и между Блаем и Фраером. 9 октября Блай по заведенному порядку послал с писарем Сэмюэлем бухгалтерские книги на подпись Фраеру. Вместо того чтобы сразу же подписать расходы за август и сентябрь, Фраер отослал писаря обратно с заранее составленной бумагой, требуя, чтобы Блай сначала заверил ее. Это было рекомендательное письмо, в котором весьма похвально говорилось о Фраере, утверждалось, что он «не совершил никаких проступков» за время службы на «Баунти». Многие хулители Блая объясняют странный поступок Фраера тем, что тот подозревал своего начальника в мошенничестве. Но попытка Фраера обелить себя заставляет предполагать, что у него самого совесть была нечиста. Так или иначе, Блай не дал себя запугать, а вызвал штурмана и очень выразительно высказал свое мнение об этой наглой попытке шантажа. Фраер опять отказался подписывать книги, повернулся и вышел. Блай ни секунды не колебался, как поступить. Он тотчас собрал команду, достал морской устав и прочитал вслух избранные места — те, где говорилось о страшных наказаниях за неповиновение. Затем он положил бухгалтерские книги на стол перед Фраером и приказал ему либо тут же подписать их, либо письменно обосновать свой отказ. Если Фраер действительно хотел уличить Блая в злоупотреблениях, ему представился удобный случай сделать это. Но он предпочел без дальнейших возражений поставить свою подпись. Блай указывает в судовом журнале, что он сразу простил Фраера. К сожалению, Фраер его не простил; начиная с этого дня он обращался к командиру «Баунти» только по делам службы, да и то при самой крайней необходимости.
В это время «Баунти» был уже юго-восточнее Таити, пришло время поворачивать на север (подойти к острову на парусах с запада нельзя было из-за полосы восточных пассатов между Южным тропиком и экватором). Хотя с каждым днем становилось теплее и Блай по-прежнему ревностно следил за питанием и моционом, моряки все чаще жаловались на слабость, боль в мышцах, сыпь. В конце концов Хагген выбрался на палубу и определил, что у них цинга, причем объявил и себя больным. Блай воспринял такой диагноз как личное оскорбление. Он был твердо уверен, что цинга — болезнь прошлого, возможная только при преступном пренебрежении со стороны командира корабля. Чтобы кто-нибудь на его корабле заболел цингой!.. Нет, это— ревматизм и крапивница, и точка! На всякий случай он все-таки прописал больным солидные дозы солодового экстракта и всем велел ежедневно пить купоросный эликсир — еще одно сомнительное патентованное средство того времени. Двое немедленно воспротивились: смутьян Перселл и доктор Хагген. Что до Перселла, то он пошел на попятный, когда Блай в наказание лишил его грога. А Хагген решил лечиться ромом и джином, принял чрезмерную дозу этого сильнодействующего лекарства и впал в беспамятство. Тут терпение Блая лопнуло, он распорядился конфисковать личный «погребок» Хаггена. Заодно он приказал произвести генеральную уборку в его каюте, и это оказалось делом «не только нелегким, но и препротивным».
Известно и неоднократно засвидетельствовано, что болезни, нарушения дисциплины и всяческие осложнения особенно учащаются в конце дальнего плавания. На «Баунти» все этому способствовало. Судно было маленькое, и, несмотря на нехватку людей, на борту царила страшная теснота. Многие члены команды были плохими моряками. Настроение Блая частенько оставляло желать лучшего. Плавание невероятно затянулось. Из-за скверной погоды переход потребовал от всех очень большого напряжения сил.
