Александр Лукин - Сотрудник ЧК
Возле вице-консульства их уже поджидали.
— Нету? — спросил Силин.
— Немає, — отозвался Ващенко, — сбег, собака! Силин смачно выругался. Лешка сейчас предпочел бы быть убитым. Он чувствовал себя ответственным за все…
Попов отвел Силина в сторону, и они стали вполголоса совещаться. Потом подозвали Лешку и подробно расспросили, как он выследил незнакомца и каков тот из себя. Лешка, как мог, описал его внешность.
— Точно, — сказал Попов, — сам господин Бодуэн собственной персоной! Ну, что будем делать, Петро?
— Что делать! — угрюмо пробасил Силин. — Как говоришь, так и сделаем…
У обоих подъездов вице-консульства Силин поставил по человеку. Остальным велел идти за ним.
Они поднялись на парадное крыльцо особняка и постучали. Долго никто не отзывался. Особняк точно вымер.
— Ломать, что ли? — неуверенно проговорил Силин.
— Погоди! — Попов сильно ударил в дверь рукояткой нагана.
Наконец в доме послышались шаги, спросили:
— Кто там?
— Революционная власть Херсона! — ответил Попов. — Отворите!
— Что вам надо?
— Обследование…
— Приходите днем. Сейчас все спят.
— Немедленно отворите! Иначе буду вынужден применить силу!
Из-за двери донеслись шелест, бормотание. Заскрипел засов.
Попов и Силин вошли в вестибюль. Перед белой мраморной лестницей стоял щуплый старикашка с бронзовым подсвечником в руке. Пять зажженных свечей ярко освещали его тщедушную фигуру в вязаной кофте.
— Кто вы такой? — спросил Попов.
— Я эконом вице-консульства… — Голос старика дребезжал от испуга, — Вы ведь, должно быть, знаете, что этот дом не принадлежит России? Здесь иностранная территория…
— Нам надо видеть господина Бодуэна, — вместо ответа оказал Попов.
— Это невозможно, господа. Вице-консул спит…
— Разбудите его!
— Что вы, что вы! — замахал рукой старик. — Господин Бодуэн — представитель европейской державы. Вы не имеете права… то есть вы не должны врываться сюда! Это дипломатический скандал!
Тут, не выдержав, рявкнул Ващенко:
— Що ты юлышь! Буди, колысь говорять!
От его громового рыка старик весь сжался и стал похож на тощий сморщенный кулачок. Свечи в его руке задрожали, разбрасывая по стенам короткие отблески.
— Господа, господа… Вы не понимаете, что творите!
— Не кричи, Ващенко, — сказал Попов. — А вы идите к своему хозяину и доложите, что его вызывают представители Совета пяти. О скандале не заботьтесь: это наша ответственность.
— Как угодно… как угодно… — разводя руками, забормотал старик и поспешно зашаркал по лестнице.
Подсвечник он поставил на широкую балюстраду лестничной площадки и скрылся за высокой дубовой дверью с витыми блестящими ручками.
Лешка никогда еще не бывал в таком доме. Здесь и стены, и даже пол в разноцветных шашках были мраморные. По сторонам от двери возвышались какие-то статуи, покрытые чехлами. Большое чучело медведя держало на вытянутых лапах широкое блюдо с чашей из зеленого камня. Голые младенцы со стрекозиными крылышками летали по потолку…
И среди всего этого великолепия молча стояли люди в пропахших потом, махоркой и дымом шинелях, угрюмые люди, державшие власть в городе.
— Зря мы его одного отпустили, — недовольно проговорил Силин. — Сразу надо было идти — и никаких!
— Нельзя, Петро, — урезонивал его Попов. — Как-никак дипломатическое лицо!
— Плевал я на это лицо! — сказал Ващенко и действительно сплюнул в угол. — Злыдень, и все!.
— Ну, ну!..
Дубовая дверь отворилась, вышел высокий человек в длинном, до пят, шелковом стеганом халате. Кисти плетеного кушака свисали до самых его колен. Лицо у человека было гладкое, неподвижное, с памятным Лешке безгубым ртом. За ним показался старикашка.
— Господин Бодуэн вас слушает, — сказал он. Попов обернулся к Лешке:
— Это тот самый? Лешка кивнул головой:
— Он…
Бодуэн тоже взглянул на Лешку и слегка прищурился, точно вспоминая, где он его видел.
Попов подошел к иностранцу, держа наган в опущенной руке.
— Я — член Совета пяти, — сказал он. — Мы должны осмотреть ваш дом.
Эконом быстро залопотал не по-русски, переводя его слова.
Бодуэн что-то отрывисто проговорил, и старик перевел:
— Господин Бодуэн выражает протест против ваших действий. Он спрашивает господина — не имею удовольствия знать фамилии, — известно ли ему, что такое экстерриториальность?
Незнакомое слово смутило всех, кроме Попова, который в прошлом был студентом.
— Господин Бодуэн, — насмешливо оказал он, — по-видимому, недавно разучился разговаривать по-русски? Это, впрочем, не играет роли. Да, мы имеем представление… Экстерриториальность обеспечивает неприкосновенность дипломатическому представителю, но не тем злоумышленникам, которых он покрывает… Только что мы схватили немецкого шпиона, вышедшего из вашего дома…
Пантюшка дернул Лешку за рукав: что он говорит?.. Лешка сжал зубы и отпихнул его локтем. Это не укрылось от внимания Бодуэна. Тонкая прямая щель его рта чуть-чуть растянулась.
— У нас есть основания предполагать, — продолжал Попов, — что здесь скрывается еще кто-то. Ввиду осадного положения Херсона, мы должны подвергнуть дом обыску.
Старичок быстро переводил. Выслушав ответ своего хозяина, он сказал:
— Господин Бодуэн предупреждает вас, что, если будет нарушена неприкосновенность дипломатического жилища, он обратится к своему правительству.
Попов нетерпеливо тряхнул головой:
— Это его право! — И он обернулся к своим: — Ващенко, ты, пожалуй, побудь здесь. Петро и Зуев, пошли!
Бодуэн быстро что-то сказал эконому, и тот юркнул в дверь. Сам он остался на месте, загораживая собой вход. Попов подошел к нему вплотную:
— Разрешите пройти! Тот не пошевелился.
— Разрешите пройти, говорю! — повторил Попов, и голос его зазвучал угрожающе.
По-прежнему держа руки за спиной, Бодузн отступил на шаг к двери и вдруг заговорил по-русски, медленно, четко выговаривая каждый слог:
— Именем великой державы, которую я имею честь здесь представлять, я категорически возражаю против врывательства в принадлежащий ей дом!
— Ага! — усмехнулся Попов. — Вы вспомнили русский язык! Вы, по-видимому, хорошо знаете и немецкий, если так легко понимаете немецких шпионов… Хватит болтать: посторонитесь, уважаемый!
— Я еще раз повторяю… — начал было Бодуэн.
Он не успел договорить. На улице раздались крики, топот, хлестнули выстрелы. Попов резко обернулся:
