Майкл Гир - Люди огня
Гнать их было легко — совсем как в охотничьих байках. Они постепенно подходили все ближе к животным, а бизоны неторопливо отходили на расстояние, превышавшее бросок копья. Но вот наконец крутые стены каньона начали зажимать стадо с обеих сторон.
— Давай! — закричала Чистая Вода. — Гони их! Пугай!
И он побежал к большим животным, преодолевая страх, который внушали ему их длинные черные рога, блестевшие на солнце. Впрочем, бизоны казались миролюбивыми и почти глупыми. Они с мычанием разворачивались и отступали. Те, кого прижимали к стене, сердито толкали рогами соседних. Крупные мухи взлетали со шкур и кружились в наполнившемся пылью воздухе.
Корова-вожачиха обернулась и пошла на Два Дыма, наклонив голову. В страхе он отскочил в сторону. Увидев, что он отступил, та со страшной скоростью рванулась вперед, выводя стадо на свободный простор.
Он открыл глаза и печально взглянул на Маленького Танцора. Его рука оторвалась было от запачканной Волчьей Котомки, как будто он хотел дотронуться до мальчика.
Его неумение и неопытность стали причиной смерти единственной женщины, которую он любил.
Два Дыма вспомнил, как он лежал на земле, корчась от страшной боли. Он попытался сглотнуть, но вспухший сухой язык плохо слушался. Чтобы хоть как-то перетерпеть жгучее пламя боли, терзавшее его ногу, он крепко закрыл глаза. Несмотря на сильную жажду, крупные капли горячего соленого пота скатывались по его лицу. Мыча от боли, он еще раз попробовал сдвинуться с места, скребя пальцами по серой грязи, покрывавшей дно каньона. Но малейшая перемена положения тут же пронзала его искалеченную ногу тысячью огненных копий. Крик вырвался из его горла, будто живое существо, а его тело распласталось на земле. Легкие расширились, стараясь захватить побольше воздуха. Сильный запах земли щекотал его ноздри. Мокрая от пота щека опустилась на иссушенную почву, ища покоя.
«Младенец. Ты должен вернуться за младенцем!»
Ощутив шероховатость под руками, Два Дыма уставился на камешки, рассыпанные по дну каньона. Они были растоптаны на кусочки — измолоты, будто жерновами, копытами обезумевших бизонов.
— Это я во всем виноват, — простонал он. — Что я понимаю в охоте на бизонов?
«А без меня ребенок умрет… безо всякой помощи… от голода… Может, сначала придет койот, засунет свою длинную морду в сверток, оскалит зубы… Нет, не надо так думать. Я доберусь до него. Я обязан это сделать. У него теперь нет никого, кроме меня».
«…Никого, кроме меня… » Он тогда и подумать не осмеливался о том, чтобы отправиться на поиски тела Чистой Воды. И без того ужас переполнял его душу. Сжав зубы, он собрал все свои силы и подтянулся на руках. Его едва не вырвало, когда он сдвинулся с места, волоча за собой изуродованную ногу.
Голова кружилась, легкие трудились вовсю, доставляя воздух бешено колотившемуся сердцу.
— Моя вина.
Мысленно он вновь пережил эти последние мгновения перед катастрофой: страшный миг, когда бизоны понеслись по ним, бешено вращая налившимися кровью глазами, роняя серебристые струйки слюны с уголков губ… Он даже не услышал — почувствовал, как тяжелые копыта цепляются за землю, бьют по ней, чтобы держаться прочнее. Солнце сверкало на звонких черных рогах. Он вспоминал все с такой ясностью, будто снова вернулся в тот давно минувший день. Ему казалось, что он чувствует запах пыли, клубившейся вокруг коричневого меха бизонов…
И на смертном одре в его ушах все будет звучать вопль Чистой Воды. Он так и вознесется к Вышнему Мудрецу, вспоминая, как она попыталась остановить порыв стада, размахивая своим платьем, чтобы испугать разгонявшихся животных, как заметила — слишком поздно! — опасность, как повернулась и побежала прочь…
Образы прошлого замедлились, будто Видения Духа. Ноги Чистой Воды слушались плохо, реакция замедлилась — сказывались недавние роды. Тут маленький теленок, расширив от ужаса блестящие глаза, внезапно бросился влево, мыча от страха, — прямо в сторону Чистой Воды.
Огромная корова остановилась, разбрызгивая грязь тяжелыми копытами, и обернулась на голос своего теленка. Опустив голову и подогнув слегка задние ноги, она заиграла мышцами и рванулась вперед, вонзив длинный рог в спину Чистой Воды.
Два Дыма беспомощно глядел, как мотает головой разъяренная корова. Острый конец рога пронзил тело женщины и вышел наружу под грудью, полной молока. На долю мгновения глаза бердаче встретились с глазами Чистой Воды — и каждый увидел во взгляде другого ужас и недоумение.
Затем поле зрения злополучного бердаче заполонили бешено мчавшиеся бизоны.
Он вспомнил, как попытался убежать, как чудовищный удар настиг его сзади. Потом наступила боль… тишина… а потом…
Все плыло перед глазами, когда сознание вернулось к нему. Невозможно было хоть на мгновение сосредоточить взгляд на чем-нибудь. А в глубине души слышался плач младенца, и этот жалобный звук разрывал его сердце.
Вокруг заклубился серый туман, умерив беспощадный жар, паливший его спину. Туман колебался в такт с приступами боли, терзавшей его, будто раскаленные добела угли на голой коже.
Как долго пролежал он так, то теряя сознание, то вновь приходя в себя? Он смутно вспомнил ночь, дрожь и холод.
А потом что-то изменилось. Его голову кто-то пошевелил. Он понял это, несмотря на обжигающую боль, пронзавшую все тело. Может, Сила не умерла… Он ведь помнил…
Два Дыма застонал, пытаясь найти себя в непроглядных волнах горя.
— Анит-а?
Это слово он знал. Оно значило «враг».
— Анит-а, ты слышишь меня?
— Я…
Хриплое карканье собственного голоса напугало его.
— Пей. Да не торопись.
Теплые пальцы раздвинули его потрескавшиеся губы, разжали челюсти. По языку полилась тоненькая струйка воды. Он жадно принялся лизать небо. Вот полилось еще, еще… влага раздразнила горло… и вот он уже пьет, наслаждаясь каждым глотком бесценной жидкости.
Он попытался повернуться, но боль тут же почти лишила его сознания.
— Не шевелись. Нога… Да, плохи дела. Погоди-ка. Попей еще.
На этот раз он ощутил, как что-то прикоснулось к его губам. Бурдюк из кишки бизона. Он втянул еще немного воды в свое умирающее тело.
— А теперь дай мне осмотреть ногу.
Он почувствовал, как чьи-то пальцы заворачивают кверху край его платья бердаче. От прикосновения к телу у него перед глазами боль заплясала белым пламенем, и он не смог удержаться от крика. Платье задралось еще выше, и он услышал, как старуха ахнула от изумления:
— Так ты мужчина? В пла… А! Да ты бердаче!
— Мне нужно вернуться в лагерь, — простонал он. — Это я во всем виноват. Нужно спасти ребенка. Обяза… тельно…
