Генри Хаггард - Перстень царицы Савской
— Право, не знаю, — ответил Орм, — спросите у Квика.
Но сержант был уже занят тем, что разжигал небольшой костер, на котором он сварил для нас пищу. Через четверть часа мы уже ели суп, и какая это была чудесная трапеза! Когда мы поели, Квик снял с верблюдов несколько одеял, которыми накрыл нас.
— Спите, — сказал он, — мы с Фараоном посторожим.
Когда мы проснулись, солнце уже стояло высоко, и мы убедились, что все это не приснилось нам. Перед нами был Квик, гревший на огне мясные консервы, а рядом с ним сидел Фараон, внимательно смотревший на Квика — или на мясо.
— Поглядите, — сказал мне Орм, указывая на горы, — они все еще во многих милях от нас. Было безумием думать, что мы сможем добраться до них.
Я кивнул головой и повернулся, чтобы посмотреть на просыпавшегося в это мгновение Хиггса. Он являл собой презабавное зрелище. Его ярко-рыжие волосы торчали во все стороны и были полны песка, белья на нем не было — по-видимому, на каком-то этапе нашего пути он расстался с остатками его, потому что оно натирало его свежие болячки, — а его белая кожа, не исключая лица, вся была обожжена солнцем. Его лицо так изменилось, что злейший враг — и тот не узнал бы его. Он зевнул, потянулся — добрый знак для человека и зверя — и попросил воды, чтобы помыться.
— Боюсь, что вам придется помыться песком, как делают эти проклятые арабы, — ответил Квик, поклонившись. — В этой высохшей стране нельзя тратить воду на умывание. Но я захватил с собой немного вазелина, а также головную щетку и зеркало, — добавил он, доставая вещи, которые назвал.
— Вы правы, сержант, — согласился Хиггс, взяв их, — было бы преступлением расходовать воду на умывание. Никогда больше и думать об этом не буду. — Он взглянул в зеркало на себя и уронил его в песок, воскликнув: — Не может быть! Неужели это я?
— Осторожнее, сэр, — предупредил Квик серьезно. — Недавно вы сами говорили мне, что было бы нехорошо разбить зеркало; к тому же оно у меня единственное.
— Уберите, — попросил профессор, — я не хочу видеть его. Доктор, умоляю вас, намажьте мне вазелином лицо и другие больные места тоже, если его хватит.
Мы оказали друг другу эту услугу, и вначале смазанная жиром кожа заставила нас сильно страдать, но потом боль прошла, и мы сели завтракать.
— Ну, сержант, — обратился Орм к Квику, опорожнив пятую чашку чая, — расскажите же нам, как было дело.
— Ничего особенного, капитан. Зеу вернулись без вас, а так как я не знаю их языка, я ничего не понял из их рассказов. Я вскоре дал понять Шадраху с компанией, что они все должны отправиться со мной на ваши поиски, какой бы ни был ветер — смертоносный или несмертоносный, — они могут называть его как угодно. Они говорили, что я сошел с ума и что идти бессмысленно, так как вы все давно мертвы. Я спросил Шадраха, не хочет ли он тоже умереть. — И сержант похлопал по своему револьверу. — Тогда он послал со мной людей.
Вас мы не нашли, верблюды отказались идти, и мы потеряли одного из абати. Все, что мы могли сделать, — это вернуться в оазис, пока не поздно, и переждать бурю. Но Шадрах не хотел никуда идти даже тогда, когда буря окончилась. Разговаривать с ним не имело смысла, тем более что я не хотел марать руки его кровью. Я взял двух верблюдов, нагрузил их, и мы отправились в путь вместе с Фараоном.
Я был уверен, хотя и не мог объяснить это нашим абати, что, если только вы остались в живых, вы непременно направитесь в сторону высокой гряды холмов. Я знал, что у вас нет компаса и что вам никак не сориентироваться, и поехал вдоль равнины, поднимаясь время от времени на вершины песчаных холмов. Я ехал весь день, а когда настала ночь, остановился, потому что ничего не было видно. Задумавшись, я сидел среди этой огромной пустыни и вдруг через час или два заметил, что Фараон поднял уши и посмотрел на запад. Я тоже стал смотреть на запад, и мне показалось, что я увидел вспышку света по направлению от земли к небу, так что это не могло быть падающей звездой, а скорее было выстрелом из винтовки прямо вверх.
Я снова прислушался, но ничего не услышал, зато несколько мгновений спустя пес вновь поднял уши, как будто услышал что-то. Тут я решился и поехал в темноте, направляясь к тому месту, откуда, как мне казалось, исходила вспышка света. Я ехал целых два часа, время от времени стреляя из револьвера; не получая ответа, я перестал стрелять и остановился. Но Фараон не хотел останавливаться. Он начал визжать, понюхал воздух, побежал вперед и скрылся в темноте. В темноте я услышал, как он лаял шагах в ста от меня, вероятно, для того, чтобы позвать за собой. Я отправился вслед за ним и нашел вас троих лежащими замертво, как подумалось мне в первое мгновение. Вот и все, капитан.
— Хорошо то, что хорошо кончается. Мы обязаны вам жизнью, сержант.
— Прошу прощения, капитан, — скромно ответил Квик, — вовсе не мне, а псу Фараону. Он умный пес, хотя и горячий, и вы хорошо сделали, купив его за бутылку виски и шестипенсовый перочинный нож.
Оазис мы увидели только на рассвете следующего дня, потому что двигались очень медленно. У нас было только два верблюда, так что двоим приходилось идти пешком. Одним из этих двоих все время, разумеется, был сержант, а вторым — капитан Орм, наименее эгоистичный человек в подобных обстоятельствах, какого я когда-либо знал. Его нельзя было уговорить хоть на полчаса сесть на верблюда, так что, когда я шел пешком, одно животное оставалось без всадника. Зато Хиггс, раз усевшись на верблюда, ни за что не хотел слезть с него, несмотря на мучения, которые ему причиняли его болячки.
— Я отсюда не сойду, — повторял он много раз по-английски, по-французски и на разных восточных наречиях. — Я достаточно находился, хватит на всю мою жизнь.
Мы оба сидели на верблюдах, когда вдруг сержант остановил их. Я спросил, в чем дело.
— Кажется, едут арабы, доктор, — сказал Квик, указывая на приближавшееся к нам облако пыли.
— В таком случае, — ответил я, — лучше всего не показывать страха и продолжать путь. Не думаю, чтоб они напали на нас.
Приведя в боевую готовность свое оружие, мы отправились дальше. Орм и сержант шли между верблюдами. Но, поравнявшись с встречным караваном, мы с удивлением увидели Шадраха, едущего во главе его на моем дромадере, которого мне подарила повелительница абати. Мы подъехали совсем близко друг к другу и остановились.
— Клянусь бородой Аарона! Вы ли это, чужестранцы? — спросил Шадрах. — Мы думали, что вы умерли.
— Клянусь волосами Моисея, — ответил я гневно, — вы уезжаете со всем тем, что принадлежит нам! — И я указал на вьючных верблюдов, на которых было уложено наше имущество.
