Саймон Скэрроу - Британия
– Ну, я не стану горевать, когда вероломный ублюдок упадет на собственный меч. Проклятье, да я бы с радостью одолжил ему для этого свой клинок! Или своей рукой вонзил бы его ему в живот, если б у него не хватило духа сделать это самому. – Макрон мрачно улыбнулся, представив, как оказывает услугу императорскому секретарю.
– Меня беспокоит не он, – продолжал Катон. – Я опасаюсь за нас и наших близких.
– Тебе не следует волноваться за Юлию. За ней присмотрит ее отец. Семпроний пользуется достаточным расположением Сената, чтобы Паллас дважды подумал, прежде чем сделать его своим врагом.
– Надеюсь. Но я не думаю, что Паллас из тех, кто побоится настроить против себя членов Сената. По крайней мере, пока к нему прислушивается жена императора и у него есть шанс посадить на трон Нерона. Мне совсем не нравится необходимость стать сторонником Квинтата, но это разумное решение. Во всяком случае, на данный момент. Если по какой-то причине Паллас выйдет из фавора, мы сможем разорвать нашу связь с легатом.
Макрон тяжело вздохнул:
– Мы не должны так жить, Катон. Мы – солдаты, а не шпионы. И не наемные убийцы. И уж, конечно, не слуги гнусного вольноотпущенника с устремлениями, не соответствующими его положению. Меня тошнит от такой жизни, когда я должен постоянно опасаться удара в спину здесь, на краю света, вдалеке от Рима, и все потому, что я разозлил какого-то жалкого лакея.
– Поверь мне, Макрон, я чувствую то же самое. Но наши желания ничего не стоят, а помощи сейчас нам ждать неоткуда. Я не вижу для нас другого выбора. По крайней мере, если мы не хотим остаток жизни оглядываться и опасаться удара в спину. Нам хватает проблем с врагом. Большая часть Британии является римской провинцией лишь на словах. У нас тут полно работы. – Он замолчал и провел рукой по вьющимся волосам. – Пришло время показать императору, что от нас живых больше пользы, чем от мертвых.
– Будь оно все проклято! – На лице Макрона появилось мрачное выражение. – Мы не должны никому ничего доказывать, Катон. Только не мы. Мы множество раз проливали кровь за Рим. И выбивались из сил во время маршей по вражеским землям. Я уже не говорю про дерьмо, с которым нам пришлось иметь дело из-за гнусных интриг Нарцисса. Мы имеем право, чтобы нас оставили в покое и позволили жить, как мы захотим. Мы тысячу раз это заслужили.
– Макрон…
Центурион покачал головой:
– Я не буду этого делать. Не стану менять Нарцисса на Палласа. И не намерен играть роль лакея-интригана вроде Квинтата. Нет! Больше не намерен. Теперь моя преданность отдана только моим товарищам и Риму. Если хочешь продолжать участвовать в играх ублюдков наподобие Квинтата и Палласа, дело твое. Но без меня.
Катон понял, что его друг твердо решил бежать из мира политики и заговоров. Однако сейчас был не самый подходящий момент спорить с ним и пытаться урезонить. Для этого требовалось время и уединение, чтобы их никто не мог подслушать. Кроме того, он уважал принципиальную, хотя и невероятно опасную, позицию Макрона. Они оба не заслужили, чтобы себялюбивые аристократы, мечтающие о власти, обращались с ними как с инструментом для достижения своих целей. Такие люди не уважали принципы, и решение Макрона вряд ли произвело бы на них должное впечатление. И, что того хуже, они могли посчитать, что он бросает им вызов, а Катон хорошо знал, что такие, как Паллас, не выносят неповиновения. Более того, они твердо уверены, что тот, кто спускает такое поведение, демонстрирует слабость. Следовательно, необходимо преподнести урок провинившемуся, чтобы остальным было неповадно. Макрон играл с огнем и подвергал опасности не только себя, но и самого Катона.
***Когда на форт спустилась ночь, присутствие женщин и детей никак не повлияло на привычную рутину – была назначена первая стража и выдан новый пароль.
Громкие крики детей, игравших на улицах и между бараками, делали форт похожим скорее на маленькую деревушку, чем на аванпост империи на враждебных и опасных приграничных землях.
Катон устроил в штабе обед для офицеров гарнизона. Он не собирался делать это, но из-за того, что они не выступили вовремя, им предстояло провести еще одну ночь в форте, а поскольку все было готово, офицеры оказались без дела. Траксис убил последнего молочного поросенка, принадлежавшего префекту, и зажарил его в медовой глазури. Макрон радостно потирал руки, когда блестящий поросенок, лежавший на большой деревянной тарелке, оказался на длинном столе в главном зале штаба. К мясу Траксис подал хлеб, сыр и лучшее из оставшегося вина. Кроме Макрона, Катон пригласил Криспа и центурионов из когорты легионеров, а также декурионов ауксилиариев.
Катон не привык развлекать своих подчиненных, в отличие от других офицеров его положения на подобных аванпостах. У него не было полученного в наследство состояния, чтобы устраивать роскошные пиры, и приходилось довольствоваться тем, что имелось. Втайне он опасался, что за это его офицеры – за исключением Макрона – относятся к нему с молчаливым презрением, каким награждают «новых людей» – так обычно называли тех, кто карабкался по иерархической лестнице Рима.
Несмотря на то что префект получал значительно больше денег, чем те, кто занимал более низкие должности, у Катона имелись обязательства перед своей семьей: дом в столице и жена с ребенком, жизнь которых ему следовало поддерживать на уровне, достойном занимаемого им положения в кавалерии Рима.
Прежде чем покинуть Рим, он позаботился о том, чтобы Юлия получала бо́льшую часть его жалованья. Того, что оставалось, вместе со скромными сбережениями, сделанными им на службе, едва хватало на жизнь. Особенно когда, после того как он прибыл в Британию, деньги стали приходить частями, нерегулярно и с опозданиями. Никакие уговоры или просьбы не действовали на имперских служащих, отвечавших за выплаты солдатам, и ситуация не менялась к лучшему.
В результате Катону приходилось довольствоваться тем же ограниченным гардеробом, который у него имелся, когда он служил центурионом, доспехи и оружие были совсем простыми, но функциональными, и в то время как префект из аристократической семьи мог позволить себе небольшой штат слуг и рабов, Катона обслуживал один Траксис. Посмотрев на скромную еду, расставленную на столе, префект поморщился и пожалел, что решил устроить пир для своих подчиненных. Скорее всего, они его жалеют про себя, и сердце Катона наполнилось стыдом, но он старался вести себя непринужденно и спокойно, как пристало хорошему хозяину, принимающему гостей.
Последними появились Фортун и еще один центурион из иллирийской когорты, которые держались настороженно после холодного приема, оказанного им префектом днем. Катон махнул рукой, показывая, что они должны сесть в конце стола.
