Александр Дюма - Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 2
— Скажите мне, д’Артаньян, каким образом вышло, что ваше зрение, обыкновенно такое тонкое, помутилось?
— У меня помутилось зрение, государь?
— Конечно.
— Должно быть, так, раз это утверждает ваше величество. Но какой случай имеет в виду ваше величество?
— Да тот, что произошел в роще Рошен.
— А-а-а!
— Конечно. Вы видели следы двух лошадей и двух человек, вы мысленно восстановили подробности поединка. Представьте, что никакого поединка не было; чистейшая иллюзия!
— А-а-а! — снова произнес д’Артаньян.
— То же самое относительно гарцевания лошади и следов борьбы. У де Гиша шла борьба только с кабаном, и ни с кем больше; однако эта борьба была, по-видимому, долгой и ожесточенной.
— А-а-а! — в третий раз произнес д’Артаньян.
— И подумать только: рассказ ваш показался мне вполне правдоподобным, — вероятно, оттого, что вы говорили с большой уверенностью.
— Действительно, государь, у меня, должно быть, помутилось в глазах, — добродушно кивнул д’Артаньян, приведя короля в восторг своим ответом.
— Значит, вы согласны с версией господина де Маникана?
— Конечно, государь!
— И для вас теперь ясно, как было дело?
— Оно представляется мне совсем иначе, чем полчаса тому назад.
— Как же вы объясняете эту перемену мнения?
— Самой простой причиной, государь. Полчаса тому назад, когда я возвращался из рощи Рошен, у меня был только жалкий фонарь из конюшни…
— А сейчас?
— Сейчас мне светят все люстры вашего кабинета, а кроме того, глаза вашего величества, источающие свет, как два солнца!
Король рассмеялся, де Сент-Эньян захохотал.
— Вот и господин Вало, — продолжал д’Артаньян, высказывая слова, которые вертелись на языке короля, — не только вообразил, что господин де Гиш был ранен пулей, но ему показалось также, что он вынул эту пулю у него из груди.
— Право, — начал Вало, — я…
— Не правда ли, вам это показалось? — настаивал д’Артаньян.
— То есть не только показалось, но и сейчас еще кажется, готов вам в этом поклясться.
— А между тем, дорогой доктор, вам это приснилось.
— Приснилось?
— Рана господина де Гиша — сон; пуля — сон… Не говорите больше никому об этом, иначе вас засмеют.
— Хорошо придумано, — одобрил король, — д’Артаньян дает вам прекрасный совет, сударь. Не рассказывайте больше никому о своих снах, господин Вало, и, даю вам слово, вы не раскаетесь. Покойной ночи, господа. Ах, какая опасная вещь — засада на кабана!
— Да, она очень, очень опасна — засада на кабана! — громко повторил д’Артаньян.
И он произносил эту фразу во всех комнатах, по которым проходил.
— Теперь, когда мы одни, — обратился король к Сент-Эньяну, — назови мне имя противника де Гиша.
Де Сент-Эньян посмотрел на короля.
— Не смущайся, — ободрил его король, — ты ведь знаешь, что мне придется простить.
— Де Вард, — сказал де Сент-Эньян.
— Хорошо.
Затем, направляясь в спальню, Людовик XIV прибавил:
— Простить — не значит забыть.
XXVII. Как хорошо иметь две тетивы на своем луке
Маникан выходил от короля очень довольный, что ему удалось так счастливо выпутаться, как вдруг, спустившись с лестницы, он почувствовал, что кто-то дергает его за рукав. Он оглянулся и увидел Монтале, которая, наклонившись к нему, таинственно прошептала:
— Сударь, пожалуйте сюда поскорее, прошу вас.
— Куда, мадемуазель? — спросил Маникан.
— Прежде всего настоящий рыцарь никогда бы не задал мне такого вопроса, а просто пошел бы за мной, не требуя никаких объяснений.
— Хорошо, мадемуазель, — согласился Маникан, — я готов вести себя по-рыцарски.
— Слишком поздно. Теперь у вас нет никакой заслуги. Мы идем к принцессе.
— Вот как, к принцессе?
И он пошел за Монтале, которая бежала впереди, легкая, как Галатея.[*]
«На этот раз, — говорил себе Маникан, — охотничьи истории будут, пожалуй, неуместны. Попробуем, однако, а если понадобится… ей-богу, если понадобится, выдумаем еще что-нибудь».
Монтале все бежала.
«Как это утомительно, — думал Маникан, — напрягать одновременно ум и ноги».
Наконец они пришли. Принцесса окончила свой ночной туалет и была в изящном пеньюаре; она кого-то ждала с явным нетерпением. Поэтому Монтале и Маникан застали ее подле самых дверей.
— Наконец-то! — воскликнула она.
— Вот господин де Маникан, — представила Монтале.
Маникан почтительно поклонился.
Принцесса знаком приказала Монтале удалиться. Фрейлина повиновалась. Принцесса молча проводила ее глазами и подождала, пока двери за нею закрылись; затем, обращаясь к Маникану, молвила:
— Что случилось? Говорят, в замке кого-то ранили?
— К несчастью, да, принцесса… господина де Гиша.
— Да, господина де Гиша, — повторила принцесса. — Мне уже известно об этом, но только по слухам. Значит, несчастье случилось действительно с господином де Гишем?
— С ним самим, принцесса.
— Знаете ли вы, господин де Маникан, — с живостью сказала принцесса, — что король питает отвращение к дуэлям?
— Конечно, принцесса. Но дуэль с диким зверем не осуждается его величеством.
— Надеюсь, вы не оскорбите меня предположением, будто я поверю в нелепую басню, пущенную неизвестно для чего, согласно которой господин де Гиш ранен кабаном. Нет, нет, сударь, истина обнаружена, а в настоящую минуту господин де Гиш не только страдает от раны, но подвергается еще опасности лишиться свободы.
— Увы, принцесса, — вздохнул Маникан, — мне это прекрасно известно, но что же делать?
— Вы видели его величество?
— Да, принцесса.
— Что вы сказали ему?
— Я рассказал ему, как господин де Гиш сидел в засаде, как из рощи Рошен выскочил кабан, как господин де Гиш выстрелил в него и как, наконец, рассвирепевший зверь бросился на стрелка, убил его лошадь и серьезно ранил его самого.
— И король всему этому поверил?
— Вполне.
— Вы меня удивляете, господин де Маникан, вы меня очень удивляете!
И принцесса принялась расхаживать по комнате, бросая по временам вопросительные взгляды на Маникана, неподвижно и бесстрастно стоявшего на месте, которое он занял, войдя в комнату. Наконец принцесса остановилась.
— А между тем, — начала она, — все в один голос объясняют эту рану совсем иначе.
— Каким же образом, принцесса? — спросил Маникан. — Простите, что я задаю этот нескромный вопрос вашему высочеству.
