Мишель Зевако - Принцесса из рода Борджиа
…Прошли две-три минуты; двор был залит кровью… обезумевшие гвардейцы, охваченные паникой, спасались бегством, падали, закрывали головы руками… А за стенами тюрьмы разбуженные жители квартала задавали себе вопрос, что могут означать все эти вопли и выстрелы… В самой Бастилии во всю мощь зазвонил колокол…
Караул у главных ворот, сокращенный до двадцати человек, забаррикадировался и проделал бойницы на тот случай, если придется защищаться. Все фантазии, какие только может породить страх, овладевали рассудком караульных, и самой толковой из них была следующая: войска Генриха III неожиданно вошли в Париж и проникли в Бастилию через какой-нибудь плохо охраняемый потайной ход…
А тем временем, Пардальян завершал разгром гвардейцев… Узники же, радостно гомоня, рассыпались по тюремным коридорам…
В главном дворе были распростерты около тридцати тел, и среди них — труп старика в лохмотьях, этого неизвестного, который вышел на свободу через врата смерти.
Пардальян, Карл Ангулемский, Монсери, Сен-Малин и Шалабр посовещались и впятером направились к главным воротам. Кое-где раздавались выстрелы, пробегали группки растерянных гвардейцев; многие побросали оружие и кричали:
— Пощадите! Смерть Гизам! Да здравствует король!
Пардальян приблизился к караульному помещению у ворот. В нем забаррикадировалось два десятка гвардейцев. Пардальян локтем выбил витраж в окне, всунул внутрь взъерошенную голову и прокричал:
— Именем короля, сдавайтесь! В Бастилии две тысячи роялистов!
— Да здравствует король! — завопили осажденные.
— Бросьте оружие!
Солдаты торопливо подчинились, и аркебузы и алебарды полетели на камни двора.
— Хорошо! Ни с места, или вы мертвы! Мы пощадим тех, кто не сделает отсюда ни шагу!
— Да здравствует король!.. Смерть Гизам! — раздался в ответ чей-то испуганный вопль.
В ту же минуту Сен-Малин, Монсери и Шалабр открыли ворота и опустили подъемный мост.
— Бежим! — вскричали они.
— Бегите! — ответил Пардальян.
— А вы?..
— Бегите же, черт возьми!
— Прощайте, господин де Пардальян! Помните: мы ваши должники!
Все трое пронеслись по мосту и через мгновение исчезли в ночи. Карл взирал на Пардальяна с безграничным доверием, хотя мало что понимал. Чего же хотел Пардальян? Почему он не спасался бегством? Что еще ему надо было сделать в Бастилии?
А ведь положение — прежде трагическое, а сейчас весьма благоприятное — могло вновь ухудшиться.
На набат в Бастилии Париж тоже ответил набатом. Послышался гул: открывались окна и двери, на улицах появлялись люди, которые спрашивали друг друга, что происходит и не захватили ли часом Париж еретики Беарнца…
Что происходило? Да только то, что Пардальян взял Бастилию! Но этого ему было мало!
Он вновь приблизился к зарешеченному окну караульного помещения, где двадцать растерянных, взволнованных доносившимся шумом гвардейцев, уверенных в том, что Генрих III уже в Париже, на всякий случай каялись друг перед другом в своих грехах.
— Кто здесь главный? — спросил Пардальян.
К окну приблизился сержант, умоляюще сложив руки и говоря:
— Пощадите! Я сделал не более того, что делали другие!
— Успокойся, друг мой! — сказал Пардальян. — Вы все останетесь живы. Отдай мне только ключи от камер и доставь небольшое удовольствие — выйди оттуда с шестеркой своих молодцов.
— Да здравствует король! — завопил сержант.
Через несколько мгновений он присоединился к Пардальяну. С ним было шесть солдат, и каждый из них нес по связке ключей.
— Друг мой, — произнес Пардальян, — король хочет видеть узников Бастилии за исключением тех, что находятся в Северной башне.
— Это самые опасные…
— Верно. Пойдем-ка, посмотрим на других. И постарайся быть попроворней, если хочешь, чтобы все позабыли, что ты был на стороне Гизов.
— Да здравствует король! — еще раз повторил сержант и бегом бросился вперед.
Прошло десять минут. Шум в Бастилии постепенно затихал. И если и слышались еще крики, то это было — «Да здравствует король!» Однако за тюремными стенами парижане, разбуженные набатом, вооружались, растекались по улицам. Никто еще не знал, почему и где была поднята тревога… Но вот-вот… Карл Ангулемский посмотрел на Пардальяна, и его взгляд ясно говорил о том, что не стоит более искушать судьбу. Пардальян рассмеялся и спросил:
— Знаете ли вы, о чем я думаю?
— Нет, мой дорогой друг, и я вас уверяю, что…
— Так вот, — прервал его Пардальян, — я думаю о том, как выглядит комендант Бастилии, господин Бюсси-Леклерк, когда слышит крики: «Да здравствует король!»
В этот момент к подъемному мосту подошел Бернар Палисси с тремя освобожденными гугенотами. Эти трое были с ног до головы забрызганы кровью, одежда их изорвалась в клочья; ясно было, что они яростно дрались. Один из них был ранен, возможно, тяжело, и двое других его поддерживали. Но у всех у них лица сияли восторгом, какой бывает только у смертников, помилованных у самого эшафота. Палисси, однако, был очень спокоен. Быстрым шагом вся четверка прошла по мосту и углубилась в парижские переулки.
Уже светало. Улицы заполнялись растерянными горожанами, поспешно проходили вооруженные патрули, военные отряды двигались к городским воротам, а толпы народа направлялись к крепостным стенам, чтобы отразить атаку. Все эти люди были уверены: на Париж напали либо войска Генриха III, либо гугеноты Генриха Наваррского.
— Тревога! К оружию! К крепостному валу!
Крики смешивались с гулом набата, создавая мощный рокот. В караульном помещении Бастилии запертые там солдаты надрывно вопили:
— Да здравствует король!
Таким образом они надеялись получить прощение за то, что служили делу герцога де Гиза, который, без сомнения, будет объявлен предателем и мятежником.
Вдруг взорам Пардальяна и Карла Ангулемского предстала странная толпа, состоявшая из худых, болезненных, смертельно бледных людей с блуждающими взглядами; они часто мигали, как ночные птицы, которых поражает дневной свет. Большинство из них были в лохмотьях, некоторые — едва одеты. У всех на лицах ясно читались сомнение, изумление, страх и восторг, как и у тех, кто прежде был освобожден самим Пардальяном.
Это были остальные восемнадцать узников Бастилии. Сержант и шестеро солдат легонько подталкивали их в спины, так как многие из этих несчастных не могли поверить тому, что скоро будут за стенами тюрьмы, и вообразили, услышав доносившиеся до них крики, что грядет резня. Они остановились перед широко открытыми воротами и опущенным подъемным мостом с каким-то пугливым недоумением. Неизъяснимое волнение охватило душу Пардальяна.
