Борис Климычев - Корона скифа (сборник)
Но в весну 1918 года ни взрослые, ни дети в Томске скворечников не строили. Город смотрел хмуро. Обедневшие жители завидовали птичкам, которые могут крохой прокормиться, летящей каплей дождевой напиться. Многих умерших за зиму беженцев некому было хоронить. Война аукнулась и в глубоком тылу. Стали возвращаться с фронтов солдаты и офицеры. Впервые томичи услышали страшное слово «сыпняк». Да и немудрено было заболеть тифом, ехали тысячи верст, через разоренную войной Россию, в телячьих вагонах, без мытья в бане, почти без еды.
— Смотрите! С них вши валятся! — крикнул кто-то в толпе встречавших.
Понурившись, шли фронтовики, не строем, а странной толпой, шли в размахрившихся грязных шинелях и гимнастерках.
Еще в марте большевики заключили с немчурой мир в Брест-Литовске. Проклятый договор подтвердил захват Германией многих земель Польши, Прибалтики, Белоруссии и Закавказья. Россия обязалась выплатить противнику шесть миллионов марок. Это тоже угнетало.
Анатолий Николаевич Пепеляев поспешил в отчий дом, пригласив в гости Алексея Николаевича Гришина. В доме все было, как и прежде. Чинно и спокойно отсчитывали время громадные напольные часы. Пушистые кошечки сидели на диванах на специальных подушечках. На стенах висели пейзажи, написанные Михаилом Николаевичем, а в окнах сквозь уютный узор тюлевых штор рисовался контур университета. Приняв ванну, переодевшись во все чистое, два подполковника, прошли к столу, где исходило слезой желтое сливочное масло на тарелочке, и серебряные сахарные щипцы как бы приглашали откусить от сверкающего, как снежная вершина сахарного конуса какую-то его часть. Были тут буженина, икра осетровая.
Старый дом коренных томичей еще мог блеснуть перед гостями остатками прежнего благополучия. Из запотевшего графинчика мужчины налили по рюмке водки, и Анатолий Николаевич сказал:
— За что же выпьем? За возвращение? А ведь могли бы выпить за победу, если бы нас не предали.
— Пять миллионов погибших на этой войне россиян вопиют к нам: отомстите за нас, за украденную победу, за несостоявшийся парад в Берлине, накажите предателей! — воскликнул Гришин. За отмщение!
Вешний ветер врывался в форточки и, залетая внутрь лежавшей на диване гитары, заставлял петь ее трепетные струны. И долго, долго молчали подполковники. Каждый думал о своем. Анатолий Николаевич вспоминал отца, совместную с ним отправку на фронт. Отец не смог вынести позора отступления. Это было свыше его сил. И вот отца нет — есть холмик, рядом с могилкой деда. А сын бесславно возвратился в отцовский дом.
Потомственный дворянин и бывший доцент Технологического института Гришин вспоминал неудачную Русско-японскую войну, в которой он принимал участие. А теперь ему пришлось пережить еще одно поражение! Что за рок? Что за насмешка судьбы? Тогда японскую кампанию провалили бездарные царские генералы, теперь не дали побить врага большевики. И вспоминались окопы, засыпанные трупами, газовые немецкие атаки. Не струсили, стояли насмерть. И все — зря. И водка не пьянила, не облегчала голову, а от выпитого становилось еще противнее и тягостнее на душе.
Гришин в тот же день уехал на свою загородную дачу в село Аникино. А через несколько дней порог дома Пепеляевых переступил еще один из братьев — Виктор. Окончив в 1894 году юридический факультет императорского томского университета, он работал в Бийске учителем. Должность, казалось бы, невеликая, но надо знать Пепеляевых. Виктор быстро стал одним из первых граждан маленького городка. Вскоре его избрали депутатом Государственной Думы четвертого созыва.
В семнадцатом году он стал комиссаром Временного правительства в Кронштадте. Когда восстали большевики, матросы подняли на штыки представителя Керенского — адмирала Роберта Николаевича Вирена. Виктора Николаевича как штатского не тронули, лишь объявили ему, что он свободен от должности, ибо она упразднена. И вот он снова видел из окон родного дома крест на церкви Томского университета, с другой стороны дома вскинула свой крест Преображенская церковь.
Анатолий Николаевич пригласил Виктора Николаевича съездить на дачу Гришина в село Аникино. После всех передряг и перипетий надо было вдохнуть сибирского хвойного воздуха. На томских взгорьях солнце подсушило глину, и там пробилась первая зеленая травка. Листки тополей и берез исходили зеленым клеем.
В церквях звонили колокола. Афиши на тумбах извещали, что в театральном кафе Василия Гранина ставят пьесу «Дочь каторжника, или Царь иудейский». Сообщалось также, что спектакль этот будет идти с продолжением в течение пяти месяцев, и каждый раз после спектакля танцы будут продолжаться до трех часов ночи.
— Я был там! Смотрел — «Смерть Антуанетты». Это какой-то пир во время чумы, — заметил Виктор Николаевич, протирая очки. — Представьте — гильотина. Главный герой-палач Самсон. Панорама Гревской площади. Настоящие факела и барабаны. «Пусть железный меч равенства пройдет над всеми головами!»
Падает нож, палач за волосы поднимает муляж окровавленной головы. Зал ревет. И после — танцы до утра… Ужасно…
А вот еще афишка. Это художник Казимир Зеленевский к революции приобщился. Недаром живет он в доме по Тверской, шестьдесят шесть, построенном в 1899 году. Это же число дьявола! Не зря Казимирчик в изъятом особняке Смирнова открыл сибирскую картинную галерею. Изо всех особняков волокли картины и мраморные скульптуры.
Между тем мальчишки-газетчики вопили:
— Пасхальный номер газеты «Знамя Революции»! Сегодня отмечается 100 лет со дня рождения большевистского комиссара Карла Маркса! На тему Святой Пасхи и Маркса отозвался революционный поэт Петр Устюгов! Спешите купить газету! Спешите, а то будет поздно!
Анатолий Николаевич Пепеляев был в военной форме, но без погон. Виктор Николаевич был в суконной новенькой тройке, в сером плаще на голове его была мягкая серая шляпа, его пенснец поблескивали на солнышке. Перед выходом из дома он предлагал и своему брату полковнику надеть все штатское, на что Анатолий Николаевич отвечал:
— Я военный, я родину защищал, чего мне прятаться?
Теперь, купив у мальчишки газету, он прислонился к рекламной тумбе и стал вслух читать стихи Устюгова:
ВЕЛИКОМУ МАГУ!
— Ты первый нас позвал к борьбе с Ваалом!
Тобой осмеян золотой телец
Ты добрый друг, Учитель и Отец,
Судьбы слепой ты сбросил покрывало!
И солнце новое над миром встало —
Глухому рабству наступил конец!
Великий Маг, любимейший Мудрец,
Тебе плетем венки на перевале,
Твой дух встал снова над землей —
![Анатолий Бергер - Горесть неизреченная [сборник]](/uploads/posts/books/40475/40475.jpg)
