Алексей Иванов - Тобол. Много званых
– Отойди с дороги, – надменно ответил Касым.
Толбузин оскорбил его. Ходжа Касым не хотел прощать оскорбления.
Сайфутдин, стоящий поодаль, взялся за рукоять сабли.
– Ладно, – закряхтел Толбузин и, переваливаясь брюхом, с трудом встал перед Касымом на колени. – Видишь, каюсь! Прощения прошу! Чего тебе ещё от меня надобно? Прими товар.
– Приму, – сказал Ходжа Касым и прошёл в свой дом.
В открытом дворике он сел на резную скамеечку и обхватил голову руками. Он чувствовал себя крысой, пожирающей объедки возле арыка Шахруд. Над ним сияет божественный гурганский зидж, а он пьёт желчь унижения из чаши нищих. Губернатор Гагарин давит его сапогом, как лягушку в луже, а он терпит, – и это ради денег. Комендант Толбузин оскорбил его, а он терпит и берёт у Толбузина товар, – и это тоже ради денег. Улюмджана хотела отравить Хамуну, хотела сорвать его таёжный тюльпан, а он терпит, – и это опять ради денег. У него нет ничего святого.
– Назифа! – крикнул он.
Назифа появилась из тени под сабодом, лёгким навесом.
– Приведи мне Улюмджану и принеси большое блюдо, – приказал он.
Улюмджана пришла сонная, в одной рубахе. Она не понимала, почему господин позвал её во двор, а не в свои покои. Назифа поставила у ног Улюмджаны круглое серебряное блюдо, в котором отразился месяц.
– Опустись на колени и нагнись над блюдом, – приказал Ходжа Касым.
Поддёрнув рубаху, Улюмджана встала на колени и нагнулась.
– Возьми её за волосы, Назифа, – приказал Ходжа Касым.
Назифа намотала косы Улюмджаны на кулак.
Ходжа Касым достал из ножен на поясе кинжал-джамбию, украшенный сапфиром, шагнул к склонённой Улюмджане, положил ладонь ей на затылок и без колебаний перерезал ей горло. Кровь хлынула в блюдо.
Глава 4
Ен-Пугол
Во дворе князя Нахрача Евплоева рос огромный разлапистый кедр. На его узловатом и крепком суку за шею был подвешен тяжеленный убитый лось. Юван и Пуркоп держали лося за ноги, разведя их в разные стороны, а Нахрач шаманским ножом с натугой вспарывал утробу. У лосей жёсткая и прочная шкура; в старину вогулы делали из лосиных кож воинские доспехи – панцири и щиты, склеивая кожи в три слоя. Однако Нахрач, подобно многим горбунам, отличался пугающей силой корявых рук, и его нож, подрагивая, без остановки доехал до спутанной гривы у лося в паху. Нахрач убрал нож в ножны, раздвинул разрез и вывалил клубок спутанных внутренностей.
– Кишки синие, а не чёрные, – разглядывая потроха, сказал он. – Значит, зима будет без проталин.
Чуть присев, князь Нахрач почти до плеча засунул ручищу в чрево лося, нащупал сердце, дёрнул его, отрывая, и вытащил наружу. Из кровавого кома в ладонях князя торчали, обвисая, толстые кровеносные сосуды.
– А сердце у него большое, он много бегал, его по тайге гоняли менквы, – сообщил Нахрач. – Где ты убил его, Юван?
– За Волосатым болотом, где старая могила.
– До глубоких снегов охотиться ходите на Волосатое болото, – сказал Нахрач вогулам. – Менквы покинули его, знали, что мы придём.
Все охотники деревни Ваентур – юноши, мужчины и почти старики – собрались во дворе князя на осеннее гадание. Двор был неряшливо забросан корягами, углями из очага, всяким домашним мусором и поломанными охотничьими приспособлениями. Проход в редкозубом невысоком частоколе Нахрач обычно загораживал жердями, но сейчас снял их и ворохом сложил в крапиву у тына. Айкони вошла, смешалась с толпой и протолкалась поближе к кедру с подвешенной тушей лося. По вершине этого кедра, вздымающегося над рогатыми крышами вогульской деревни, она и определила дом князя.
Многие охотники явились на гадание с собаками и удерживали их на ремнях. В деревне собаки жили впроголодь – «точили носы», как говорили вогулы, и сейчас оголодавшие зверюги жадно глядели на лосиные потроха, натягивали поводки и хрипели. Айкони потрепала ближайшего пса по мохнатой холке и вспомнила Батыя и Чингиза. Нахрач присел на одно колено, положил на другое лосиное сердце и принялся разрезать его ножом. Он бросил кусок сердца на землю перед собой; псы забились на ремнях, понимая, что мясо – для них, и один сумел вырваться из руки хозяина. Он мгновенно очутился возле куска, проглотил его и сразу вперился в Нахрача. Нахрач, понимающе кивнув, кинул псу остатки. Другие псы заскулили.
– Удача будет у Микая, – поднимаясь, сказал Нахрач. – Ты дашь мне потом кабана, Микай.
– Но это мой пёс, Нахрач, а не Микая! – возмутился хозяин пса. – Это Хуба, мой вожак! Почему удача Микаю?
– Ты глупец, Епьюм, – свысока ответил Нахрач. – Не важно, чья собака. Хуба седой, как Микай, поэтому Хуба указывает на Микая. А тебе никогда не добыть кабана, ты слабый охотник.
Нахрач вернулся к лосиной туше и принялся рыться в груде кишок и во вскрытом брюхе. Отыскав зелёно- багровый шмат селезёнки, Нахрач надрезал его, рассмотрел и протянул одному из вогулов.
– Высуши дома, Веляшка, и принеси мне завтра. Когда эта селезёнка побелеет, она скажет мне, в каких лесах на Конде будет много снега.
Потом Нахрач снова полез в тушу и вытащил большую, упругую печень лося. Отрезав кусочек, Нахрач с задумчивым видом попробовал его на вкус.
– Кровь жёсткая, – сказал он. – Это знак на волков. Они придут в дожди с Чепурьи. Но доля Торума у печени небольшая, значит, мы можем не отгонять лошадей на Юконду. Возьми печень себе, Щенька, у тебя мало храбрости, тебе надо есть больше крови.
Айкони надоело смотреть на гадание Нахрача. Её это не касается. Она всё равно не знает лесов, окружающих Ваентур. Если Нахрач оставит её в деревне, то она будет заниматься женскими делами, а не мужской охотой. Скучно, хотя лучше скучать среди людей, чем жить одной в тайге. Она знает это по своему опыту. Она вышла из толпы и присела на корягу у входа в дом Нахрача. Дом был большой и стоял на толстых коротких столбах. Меж почерневших брёвен торчали лохмотья конопатки. По стенам висели сети и плетёные морды. Свес кровли рыжел сухим лапником.
Нахрач бестрепетно ощупывал кровавые кишки лося.
– На кишках много тугих пережимов, – сообщил он. – Всем нам зимой придётся тяжело. Потребуются жертвы Омолю. Я возьму у вас много коз.
Нахрач вытащил кровавые руки из кровавой кучи и вытер ладони о свою свалявшуюся меховую одежду.
– Лось сказал всё, больше он ничего не знает. Расходитесь по домам. А вы, Юван и Пуркоп, освежуйте и разделайте тушу. Мне оставьте заднюю левую ногу и язык, а потом принесите череп.
Вогулы, озабоченно переговариваясь, пошли со двора, встревоженные недобрыми предсказаниями князя-шамана. Юван и Пуркоп топтались под кедром, примеряясь, как лучше освежевать лосиную тушу. Вогул Щенька подбирал с земли вываленные потроха и шлёпал их в долблёное корытце.
