Бернард Корнуэлл - Битва Шарпа
Он внезапно остановился, заметив экзотического вида женщину в мундире, стоящую около огня. Поначалу Луп решил, что фигура в кавалерийском мундире — чересчур женоподобный молодой человек, один из разряженных парижан, что тратят больше денег на портного, чем на лошадей и оружие, но потом увидел, что парижский денди — на самом деле женщина, и что ниспадающий каскадом черный плюмаж — ее волосы, а не украшение шлема. — Это что — ваша, Дюко? — злобно спросил Луп.
— Месье, — официальным тоном сказал Дюко, — разрешите представить: донья Хуанита де Элиа. Мадам? Это — бригадный генерал Ги Луп.
Бригадир Луп уставился на женщину у огня, и то, что он увидел, ему понравилось, и донья Хуанита де Элиа ответила бригадному генералу взглядом, и то, что она увидела, ей также понравилось. Она увидела не очень высокого, одноглазого человека с грубым, иссеченным непогодой лицом, у него были седеющие волосы и короткая борода, а серый, отороченный мехом мундир сидел на нем как костюм палача. От меха, усыпанного блестящими каплями дождевой воды, пахло звериной шкурой и смесью крепких ароматов седельной кожи, табака, пушечного масла, пороха и конского пота.
— Бригадир, — сказала она вежливо.
— Мадам, — ответил Луп, затем нахально осмотрел с ног до головы все ее тело в облегающей форме, — или я должен говорить «полковник»?
— По крайней мере бригадир, — ответила Хуанита, — если не маршал.
— Двух человек? — прервал Дюко начавшийся флирт. — Как вы потеряли двух человек?
Луп поведал им историю этого дня. Рассказывая, он расхаживал по комнате и грыз яблоко, взятое со стола Дюко. Он рассказал, как взял небольшой отряд в горы, чтобы найти там беглецов из деревни Фуэнтес-де-Оньоро, и как, свершив возмездие над испанцами, был удивлен появлением зеленых курток.
— Ими командовал капитан по имени Шарп, — сказал он.
— Шарп, — повторил Дюко, затем пролистал огромную бухгалтерскую книгу, в которую заносил каждую крупицу информации о врагах Императора. Это была работа Дюко — знать все о противнике и рекомендовать, как его можно уничтожить, и его информация была столь же всеобъемлюща, как его власть. — Шарп, — повторил он, найдя то, что искал. — Стрелок, вы говорите? Я подозреваю, что это может быть тот же самый Шарп, который захватил Орла при Талавере. С ним были только зеленые куртки? Или у него были и красные мундиры?
— У него были красные мундиры.
— Тогда это — тот самый человек. По причине, которую мы никак не можем установить, он служит в красномундирном батальоне. — Дюко добавил новую запись в книгу, которая содержала подобные записи о более чем пятистах офицерах противника. Некоторые из записей были перечеркнуты черной чертой, обозначающей, что эти люди мертвы, и Дюко иногда представлял себе тот великолепный день, когда все герои противника — британцы, португальцы и испанцы — будут перечеркнуты неудержимой французской армией. — Капитан Шарп, — отметил Дюко, — довольно известный человек в войсках Веллингтона. Он произведен в офицеры из рядовых, бригадир, — редкий случай в Великобритании.
— Меня не волнует, произведен ли он из лакеев или нет, Дюко, я хочу его скальп и его яйца!
Дюко неодобрительно относился к личной мести, боясь, что она может помешать исполнению служебных обязанностей. Он закрыл бухгалтерскую книгу.
— Разве не лучше будет, — предложил он холодно, — если вы позволите мне подать формальную жалобу о казни? Веллингтон едва ли ее одобрит.
— Нет, — сказал Луп. — Я не нуждаюсь в адвокатах, чтобы отомстить за себя. — Гнев Лупа был вызван не смертью его солдат, поскольку смерть — это риск, который всякий солдат должен допускать, а скорее тем, как они умерли. Солдат должен умирать в бою или в собственной постели, но не у стенки как уголовный преступник. Луп был также задет тем, что другой солдат одержал над ним верх. — Но если я не смогу убить его за следующие несколько недель, Дюко, вы можете написать свое проклятое письмо. — Разрешение было дано неохотно. — Солдат убивать труднее, чем гражданских, — продолжал Луп, — и мы боролись с гражданскими слишком долго. Теперь моя бригада должна узнать, как правильно убивать врага, тоже одетого в форму.
— Я думал, что большинство французских солдат сражается скорее с другими солдатами, чем с guerrilleros, — сказала донья.
Луп кивнул.
— Большинство да, но не мои, мадам. Мы специализируемся на борьбе с партизанами.
— Расскажите мне как, — попросила она.
Луп поглядел на Дюко, как будто спрашивая разрешения, и Дюко кивал. Дюко раздражало взаимное влечение, которое он ощущал между этими двумя. Это было влечение, столь же примитивное, как кошачья похоть, похоть настолько ощутимая, что Дюко чуть ли не морщил нос от ее зловония. Оставьте этих двоих наедине на полминуты, и их мундиры будут валяться на полу в общей куче. Его оскорбляло не столько их влечение, сколько то, что это отвлекало их от надлежащего исполнения дела.
— Рассказывайте, — предложил он Лупу.
Луп пожал плечами, как если бы в том, чем он занимается, не было никакого особенного секрета.
— У меня самые хорошо обученные солдаты в армии. Лучше, чем императорская гвардия. Они хорошо сражаются, хорошо убивают, и им хорошо платят. Я держу их отдельно. Они не расквартированы с другими войсками, они не смешиваются с другими войсками, и поэтому никто не знает, куда они идут и что будут делать. Если вы пошлете шестьсот человек отсюда в Мадрид, я гарантирую вам, что каждый guerrillero отсюда до Севильи будет знать об этом прежде, чем они выйдут. Но не с моими людьми. Мы не говорим никому, что мы делаем или куда идем, мы просто идем туда и делаем то, что хотим. И мы везде находим свое собственное место, чтобы жить. Я освобождаю деревню от жителей и делаю ее своим опорным пунктом, но мы не остаемся там. Мы идем дальше, мы спим, где придется, и если guerrilleros нападают на нас, они умирают, и не только они, но и их матери, их дети, их священники и их внуки умирают с ними. Мы наводим ужас на них, мадам, так же, как они пытаются навести ужас на нас, и сейчас наша волчья стая наводит ужас почище чем партизаны.
— Хорошо, — сказала Хуанита просто.
— Область, где патрулирует бригадир Луп, на удивление очищена от партизан, — великодушно признал Дюко.
— Но не полностью очищена, — добавил мрачно Луп. — El Castrador пока жив, но я еще использую его собственный нож против него. Возможно, прибытие британцев воодушевит его и он покажет нам свое лицо снова.
— Именно ради этого мы здесь собрались, — сказал Дюко, беря руководство на себя. — Наша работа состоит в том, чтобы удостовериться, что британцы не остаются здесь, но собираются и пакуют свои вещи. — И затем глубоким, почти гипнотизирующим, голосом он описал боевую обстановку так, как он представлял ее. Бригадный генерал Луп, который провел весь прошлый год в борьбе за то, чтобы сделать дороги через пограничные холмы свободными от партизан и таким образом снизить ущерб, наносимый армии маршала Массена в Португалии, слушал увлечено, поскольку Дюко рассказывал реальную историю а не патриотическую ложь, которой торговали вразнос в колонках «Монитора». — Веллингтон умен, — признал Дюко. — Он не блистает, но он умен, и мы недооценили его.
