Андрей Орлов - Харбинский экспресс-2. Интервенция
В общем, побег отменялся.
– Спасибо, – сухо сказал титулярный советник, беря у Капитолины корзину. – Но лучше б ты одна приходила.
Та вдруг придвинулась, шепнула горячо:
– Я так и хотела, но мой – ни в какую. У-у, ржавые души. Мы ведь с ним венчанные, жили раньше как люди.
А потом этот кормщик объявился. И сбил моего с панталыку, насовсем сбил. Сюда вот переселились. А тут что за житье? Он ведь даже не спит со мною. И дочь «сатанинским грешком» прозывает… Это кровинушку-то свою…
Сопову показалось, что она сейчас разревется.
– Тихо, – шепнул он. – Ты слышь, Капитолина. Ты помоги мне. Уйти мне отсюда надо. А потом я вернусь, и это гнездо паучье на дым пущу. А за твоего мужа перед начальством слово скажу. Я ведь не простой человек, Капитолина, нет. У меня знаешь какие знакомства? О-го-го! Мне б только уйти. Поможешь?
Та не ответила, только плечами пожала. Но Клавдий Симеонович чувствовал: горячо. Не устоит бабье сердце, дрогнет. Надо только не торопиться.
И, чтобы особенно не нажимать, решил временно сменить тему:
– Скажи-ка, а вот не случалось тебе в лесу бабку старую видеть? Всю из себя отвратную, с глумливой физиономией. На ведьму похожую. Я вот давеча встретил. Думал – сплю, а потом вышло, что наяву. Хотя теперь и сам не уверен.
Капитолина вдруг отшатнулась, посмотрела испуганно и в то же время с любопытством:
– Верно говоришь? Не дуркуешь?
– Верно, верно.
– Так это ты болотницу видел, – уверенно сказала Капитолина.
– Кто такая?
– Она в чарусе живет…
– Это что еще за диковина?
– Место такое заклятое, нехорошее, – сказала Капитолина вроде бы нерешительно. Но потом продолжала, все уверенней: – В самом глухом лесу, где бурелом да сухой валежник. И вот посреди чащобы вдруг малая полянка откроется. Веселая, зеленая, вся в цветах. Вокруг сосны стеной да ели мохнатые, а она вся в цветах. Незабудки, лютики, купавки. Так и хочется на ней отдохнуть, сил набраться. Но не приведи Господь ступить на эту полянку! Потому как под нею – бездна бездонная. И вся эта чаруса – просто лесное озерко, поверх заросшее тонким ковром из травы. Заяц не прошмыгнет, мышь лесная не проскочит. Только одни кулики могут на той траве удержаться. Вот в таких чарусах и живет эта болотница.
– Вроде русалки, что ли? – спросил Клавдий Симеонович, явно заинтригованный.
– Не знаю… – Капитолина пожала плечами. – А только сидит та болотница по ночам у своей чарусы да поджидает одинокого путника. Как завидит, так и пойдет соблазнять.
– И что ж она вытворяет?
– Да всякое. Коли молодой – девой предстанет, станет обольщать нагим телом. А ежели в возрасте, так обернется старцем почтенным, заведет разговор неспешный. И незаметно, тихохонько, залучит на зеленый ковер чарусы. Ступит на него путник – тут ему и конец. Но иногда болотница в настоящем своем обличье предстанет. А облик у нее такой жуткий, что люди замертво падают.
– Для чего ж она открывается? – хрипло спросил титулярный советник.
– Когда видит, что странник совсем неподатлив. Тут ведь как: чтоб погубить человека, надо его прельстить иль запугать. Третьего не дано.
– Вот оно что… А откуда ты знаешь? Сама, что ли, видела?
Но ответить Капитолина ничего не успела.
Мужикам, должно быть, снаружи стоять прискучило. Или подозрительно стало – словом, они продвинулись в избу, и один сказал Капитолине:
– Не велено с ним баять. Ставь лукошко, и геть до хаты.
Очень в этот момент захотелось Клавдию Симеоновичу кинуться на лесного жителя и двинуть в ухо. Как стерпел – неведомо. Господь охранил, а то б тут Сопову и конец. Безоружному против двоих с дубинами сладить непросто. Особенно когда те настороже и близко никак не подходят.
В общем, совершил Клавдий Симеонович над собою усилие, зубы стиснул и взгляд в пол устремил. Сдержался. От напряжения даже в ушах зазвенело – словно закричал кто-то далеко тонюсеньким голосом.
А потом понял: и в самом деле кричат.
В избу влетела конопатая Капитолинова дочка – зареванная, под носом черный след от соплей – и заголосила так высоко, что и не разобрать.
Однако Капитолина поняла: всплеснула руками и кинулась к двери. Конопатенькая покатилась следом.
– Что это?! – выкрикнул Сопов, охваченный моментальным предчувствием. – О чем она говорит?
– Да, кажись, Кузьма ейный в колодце утоп, – сказал один из мужиков и быстро перекрестился.
– Дела… – произнес второй. – Ты давай, сиди тут. Некогда нам – вишь какая история.
– Пустите меня, – как можно спокойнее сказал Клавдий Симеонович. – Я доктор. Идемте к нему скорее.
– Дохтор?.. – протянул первый мужик. – Нам про то ничего не ведомо.
– Да вы мозгой-то пошевелите, олухи, – рявкнул титулярный советник. – Ежели кормщик узнает, что Кузьму можно было спасти, а вы тому помешали, то сидеть нам в этой избе вместе. Я вам наверняка обещаю.
Угроза возымела действие. Мужики угрюмо переглянулись, потом первый сказал:
– Ладно тогда, побежали. Только дурить не вздумай, – и погрозил палицей.
…Дверь в знакомой избе была нараспашку.
Кузьма лежал в горнице на полу, навзничь – мокрая борода в потолок смотрит. Одежда расстегнута, а вокруг натекла темная лужа. Рядом распласталась Капитолина. Конопатая девчушка забилась в угол и сосала кулак, посверкивая глазами, будто дикий звереныш. Старуха причитала на печке.
Больше тут никого не было.
Клавдий Симеонович вбежал в избу первым. Мужики – следом.
– Отойдите! – крикнул он им, совершенно не представляя, что делать дальше.
Опустился рядом с Кузьмой, хотел подсунуть половик под затылок, но передумал. Он не умел воскрешать утопленников. И даже не был уверен, что такое возможно. Однако если дать повод усомниться в своих медицинских способностях – пиши пропало. Тут уж наверняка не помилуют.
И вдруг он вспомнил недавнее прошлое: заведение у мадам Дорис, запертая комната на втором этаже. Некая компания малознакомых меж собою людей. Неприятный старик в генеральской шинели лежит на полу. У него сердечный приступ. А рядом – молодой врач с рыжим саквояжем.
Что он тогда делал-то, этот Дохтуров?
Ага, вспомнил! А, была не была!
Клавдий Симеонович примерился, размахнулся и, мысленно благословясь, с силой хватил Кузьму кулаком точно посередине груди.
Капитолина ойкнула и враз перестала выть.
Сопов замахнулся – и снова двинул утопленнику. И еще раз. И еще.
С каждым ударом изо рта утопленника выплескивалась неприглядная мутная жижа.
Потом, преодолев брезгливость, Клавдий Симеонович припал к Кузьме, словно намеревался расцеловать в посинелые губы, и что было мочи дунул тому в рот. Набрал воздуха, опять дунул.
