Вальтер Скотт - Айвенго (с иллюстрациями)
Приём, оказанный этому человеку под кровом Седрика Сакса, удовлетворил бы требованиям самого ярого противника израильского племени. Сам Седрик в ответ на многократные поклоны еврея только кивнул головой и указал ему на нижний конец стола. Однако там никто не потеснился, чтобы дать ему место. Когда он проходил вдоль ряда ужинавших,бросая робкие и умоляющие взгляды на каждого из сидевших за нижним концом стола, слуги-саксы нарочно расставляли локти и, приподняв плечи, продолжали поглощать свой ужин, не обращая ни малейшего внимания на нового гостя. Монастырская прислуга крестилась, оглядываясь на него с благочестивым ужасом; даже сарацины, когда Исаак проходил мимо них, начали гневно крутить усы и хвататься за кинжалы, готовые самыми отчаянными мерами предотвратить его приближение.
Очень вероятно, что по тем же причинам,которые побудили Седрика принять под свой кров потомка отверженного народа, он настоял бы и на том, чтобы его люди обошлись с Исааком учтивее,но как раз в ту пору аббат завёл с ним такой интересный разговор о породах и повадках его любимых собак, что Седрик никогда не прервал бы его и для более важного дела, чем вопрос о том, пойдёт ли еврей спать без ужина.
Исаак стоял в стороне от всех,тщетно ожидая,не найдётся ли для него местечка, где бы он мог присесть и отдохнуть. Наконец пилигрим, сидевший на скамье у камина, сжалился над ним, встал с места и сказал:
- Старик, моя одежда просохла, я уже сыт, а ты промок и голоден.
Сказав это, он сгрёб на середину широкого очага разбросанные и потухавшие поленья и раздул яркое пламя;потом пошёл к столу,взял чашку горячей похлёбки с козлёнком,отнёс её на столик, у которого сам ужинал, и, не дожидаясь изъявлений благодарности со стороны еврея, направился в противоположный конец зала: быть может, он не желал дальнейшего общения с тем, кому услужил, а может быть, ему просто захотелось стать поближе к почётному помосту.
Если бы в те времена существовали живописцы, способные передать подобный сюжет, фигура этого еврея, склонившегося перед огнём и согревающего над ним свои окоченевшие и дрожащие руки, могла бы послужить им хорошей натурой для изображения зимнего времени года. Несколько отогревшись, он с жадностью принялся за дымящуюся похлёбку и ел так поспешно и с таким явным наслаждением, словно давно не отведывал пищи.
Тем временем аббат продолжал разговаривать с Седриком об охоте; леди Ровена углубилась в беседу с одной из своих прислужниц, а надменный рыцарь Храма, поглядывая то на еврея, то на саксонскую красавицу, задумался о чём-то, по-видимому, очень для него интересном.
- Дивлюсь я вам, достопочтенный Седрик,- говорил аббат.- Неужели же вы при всей вашей большой любви к мужественной речи вашей родины не хотите признать превосходство нормано-французского языка во всём, что касается охотничьего искусства? Ведь ни в одном языке не найти такого обилия специальных выражений для охоты в поле и в лесу.
- Добрейший отец Эймер,- возразил Седрик,- да будет вам известно, что я вовсе не гонюсь за всеми этими заморскими тонкостями;я и без них очень приятно провожу время в лесах.Трубить в рог я умею,хоть не называю звук рога receat или mort,умею натравить собак на зверя,знаю,как лучше содрать с него шкуру и как его распластать,и отлично обхожусь без этих новомодных словечек: curee, arbor, nomblesІ и прочей болтовни в духе сказочного сэра Тристрама.
- Французский язык, - сказал храмовник со свойственной ему при всех случаях жизни надменной заносчивостью,- единственный приличный не только на охоте, но и в любви и на войне. На этом языке следует завоёвывать сердца дам и побеждать врагов.
- Выпьем-ка с вами по стакану вина, сэр рыцарь,- сказал Седрик,- да кстати и аббату налейте! А я тем временем расскажу вам о том, что было лет тридцать тому назад. Тогда простая английская речь Седрика Сакса была приятна для слуха красавиц, хотя в ней и не было выкрутасов французских трубадуров. Когда мы сражались на полях Норталлертона, боевой клич сакса был слышен в рядах шотландского войска не хуже cri de guerre храбрейшего из норманских баронов. Помянем бокалом вина доблестных бойцов, бившихся там. Выпейте вместе со мною, мои гости.
Он выпил свой стакан разом и продолжал с возрастающим увлечением:
- Сколько щитов было порублено в тот день! Сотни знамён развевались над головами храбрецов. Кровь лилась рекой, а смерть казалась всем краше бегства. Саксонский бард прозвал этот день праздником мечей, слётом орлов на добычу; удары секир и мечей по шлемам и щитам врагов, шум битвы и боевые клики казались певцу веселее свадебных песен. Но нет у нас бардов. Наши подвиги стёрты деяниями другого народа, наш язык, самые наши имена скоро предадут забвению. И никто не пожалеет об этом, кроме меня, одинокого старика… Кравчий,бездельник, наполняй кубки! За здоровье храбрых в бою, сэр рыцарь,к какому бы племени они ни принадлежали, на каком бы языке ни говорили!За тех, кто доблестнее всех воюет в Палестине в рядах защитников креста!
- Я сам ношу знамение креста, и мне не пристало говорить об этом, - сказал Бриан де Буагильбер,- но кому же другому отдать пальму первенства среди крестоносцев, как не рыцарям Храма - верным стражам гроба господня!
- Иоаннитам,- сказал аббат.- Мой брат вступил в этот орден.
- Я и не думаю оспаривать их славу,- сказал храмовник, - но…
- А знаешь,дядюшка Седрик,- вмешался Вамба,- если бы Ричард Львиное Сердце был поумнее да послушался меня, дурака, сидел бы он лучше дома со своими весёлыми англичанами, а Иерусалим предоставил бы освобождать тем самым рыцарям, которые его сдали.
- Разве в английском войске никого не было,- сказала вдруг леди Ровена, - чьё имя было бы достойно стать наряду с именами рыцарей Храма и иоаннитов?
- Простите меня, леди,- отвечал де Буагильбер,- английский король привёл с собой в Палестину толпу храбрых воинов, которые уступали в доблести только тем, кто своею грудью непрерывно защищал Святую Землю.
- Никому они не уступали,- сказал пилигрим, который стоял поблизости и всё время с заметным нетерпением прислушивался к разговору.
Все взоры обратились в ту сторону, откуда раздалось это неожиданное утверждение.
- Я заявляю,-продолжал пилигрим твёрдым и сильным голосом,- что английские рыцари не уступали никому из обнаживших меч на защиту Святой Земли. Кроме того, скажу, что сам король Ричард и пятеро из его рыцарей после взятия крепости Сен-Жан д'Акр дали турнир и вызвали на бой всех желающих. Я сам видел это, потому и говорю. В тот день каждый из рыцарей трижды выезжал на арену и всякий раз одерживал победу. Прибавлю, что из числа их противников семеро принадлежали к ордену рыцарей Храма. Сэру Бриану де Буагильберу это очень хорошо известно, и он может подтвердить мои слова.
