Вальтер Скотт - Айвенго (с иллюстрациями)
- Нет, - возразил приор, рассмеявшись, - мы ведь только в стенах монастыря довольствуемся свежим или кислым молоком, в миру же мы поступаем как миряне; поэтому я отвечу на ваш любезный тост, подняв кубок этого честного вина, а менее крепкие напитки предоставляю моему послушнику.
- А я,- сказал храмовник, наполняя свой бокал,- пью за здоровье прекрасной Ровены. С того дня как ваша тёзка вступила в пределы Англии, эта страна не знала женщины, более достойной поклонения. Клянусь небом, я понимаю теперь несчастного Вортигерна! Будь перед ним хотя бы бледное подобие той красоты, которую мы видим, и то этого было бы достаточно, чтобы забыть о своей чести и царстве.
- Я не хотела бы, чтобы вы расточали столько любезностей, сэр рыцарь, - сказала Ровена с достоинством и не поднимая покрывала,- лучше я воспользуюсь вашей учтивостью, чтобы попросить вас сообщить нам последние новости о Палестине, так как это предмет, более приятный для нашего английского слуха, нежели все комплименты, внушаемые вам вашим французским воспитанием.
- Не много могу сообщить вам интересного, леди,- отвечал Бриан де Буагильбер.- Могу лишь подтвердить слухи о том, что с Саладином заключено перемирие.
Его речь была прервана Вамбой. Шут пристроился шагах в двух позади кресла хозяина,который время от времени бросал ему подачки со своей тарелки. Впрочем, такой же милостью пользовались и любимые собаки, которых, как мы уже видели, в зале было довольно много. Вамба сидел перед маленьким столиком на стуле с вырезанными на спинке ослиными ушами. Подсунув пятки под перекладину своего стула, он так втянул щёки, что его челюсти стали похожи на щипцы для орехов, и наполовину зажмурил глаза, что не мешало ему ко всему прислушиваться, чтобы не упустить случая совершить одну из тех проделок, которые ему разрешались.
- Уж эти мне перемирия!- воскликнул он, не обращая внимания на то, что внезапно перебил речь величавого храмовника.- Они меня совсем состарили!
- Как, плут? Что это значит?- сказал Седрик, с явным удовольствием ожидая, какую шутку выкинет шут.
- А то как же,- отвечал Вамба.- На моём веку было уже три таких перемирия, и каждое - на пятьдесят лет. Стало быть, выходит, что мне полтораста лет.
- Ну, я ручаюсь, что ты умрёшь не от старости,- сказал храмовник, узнавший в нём своего лесного знакомца.- Тебе на роду написано умереть насильственной смертью, если ты будешь так показывать дорогу проезжим, как сегодня приору и мне.
- Как так, мошенник?- воскликнул Седрик.- Сбивать с дороги проезжих! Надо будет тебя постегать: ты, значит, такой же плут, как и дурак.
- Сделай милость, дядюшка,- сказал шут,- на этот раз позволь моей глупости заступиться за моё плутовство.Я только тем и провинился, что перепутал, которая у меня правая рука, а которая левая. А тому, кто спрашивает у дурака совета и указания, надо быть поснисходительнее.
Тут разговор был прерван появлением слуги, которого привратник прислал доложить, что у ворот стоит странник и умоляет впустить его на ночлег.
- Впустить его,- сказал Седрик, кто бы он ни был, всё равно. В такую ночь, когда гроза бушует на дворе, даже дикие звери жмутся к стадам и ищут покровительства у своего смертельного врага - человека, лишь бы не погибнуть от расходившихся стихий. Дайте ему всё, в чём он нуждается. Освальд, присмотри за этим хорошенько.
Кравчий тотчас вышел из зала и отправился исполнять приказания хозяина.
Глава V
Разве у евреев нет глаз?
Разве у них нет рук, органов, членов тела,
чувств, привязанностей, страстей? Разве не
та же самая пища насыщает его, разве не то
же оружие ранит его, разве он не подвержен
тем же недугам, разве не те же лекарства
исцеляют его, разве не согревают и не
студят его те же лето и зима, как и
христианина?
«Венецианский купец»Освальд воротился и, наклонившись к уху своего хозяина, прошептал:
- Это еврей,он назвал себя Исааком из Йорка.Хорошо ли будет,если я приведу его сюда?
- Пускай Гурт исполняет твои обязанности, Освальд, - сказал Вамба с обычной наглостью. - Свинопас как раз подходящий церемониймейстер для еврея.
- Пресвятая Мария,- молвил аббат,осеняя себя крёстным знамением,-допускать еврея в такое общество!
- Как! - отозвался храмовник. - Чтобы собака еврей приблизился к защитнику святого гроба!
- Вишь ты,- сказал Вамба,- значит, храмовники любят только еврейские денежки, а компании их не любят!
- Что делать, почтенные гости,- сказал Седрик,- я не могу нарушить законы гостеприимства, чтобы угодить вам. Если господь бог терпит долгие века целый народ упорных еретиков, можно и нам потерпеть одного еврея в течение нескольких часов. Но я никого не стану принуждать общаться с ним или есть вместе с ним.Дайте ему отдельный столик и покормите особо. А впрочем, - прибавил он, улыбаясь,- быть может, вон те чужеземцы в чалмах примут его в свою компанию?
- Сэр франклин,- отвечал храмовник,- мои сарацинские невольники - добрые мусульмане и презирают евреев ничуть не меньше, чем христиане.
- Клянусь, уж я не знаю,- вмешался Вамба,- чем поклонники Махмуда и Термаганта лучше этого народа, когда-то избранного самим богом!
- Ну, пусть он сядет рядом с тобой, Вамба,- сказал Седрик.- Дурак и плут - хорошая пара.
- А дурак сумеет по-своему отделаться от плута,- сказал Вамба, потрясая в воздухе костью от свиного окорока.
- Тсс!… Вот он идёт, - сказал Седрик.
Впущенный без всяких церемоний, в зал боязливой и нерешительной поступью вошёл худощавый старик высокого роста; он на каждом шагу отвешивал смиренные поклоны и казался ниже, чем был на самом деле, от привычки держаться в согбенном положении. Черты его лица были тонкие и правильные; орлиный нос, проницательные чёрные глаза,высокий лоб,изборождённый морщинами,длинные седые волосы и большая борода могли бы производить благоприятное впечатление, если бы не так резко изобличали его принадлежность к племени, которое в те тёмные века было предметом отвращения для суеверных и невежественных простолюдинов, а со стороны корыстного и жадного дворянства подвергалось самому лютому преследованию.
Одежда еврея, значительно пострадавшая от непогоды, состояла из простого бурого плаща и тёмно-красного хитона.На нём были большие сапоги, отороченные мехом, и широкий пояс, за который были заткнуты небольшой ножик и коробка с письменными принадлежностями. На голове у него была высокая четырехугольная жёлтая шапка особого фасона: закон повелевал евреям носить их, в знак отличия от христиан. При входе в зал он смиренно снял шапку.
