Наталья Павлищева - Ледовое побоище
– Так князь Ярослав Всеволодович поэтому к Батыю на поклон поехал?
– А ты думала почему, кумыса попить?
Нет, тяжела все же у князей жизнь…
Можно бы и выступать, но тут испортилась погода – сначала пошел сильный снег, засыпал все вокруг так, что и счищать не успевали, а потом четыре дня безостановочно дули ветры. Дороги так перемело, что ни на санях, ни верхом не пробраться. Пришлось ждать.
В клеть, что под крыльцом, ввалился заснеженный человек, весь точно единый сугроб. Ключник Ерема принялся ругать на чем свет стоит:
– Ты что, не мог на дворе снег обмести?! Все в дом притащил! А ну выйди да отряхнись, не то с тебя воды набежит, как с крыши в кадушку.
Человек, смеясь, вышел, видно, отряхнулся и шагнул обратно. У ключника рот сам собой открылся, бухнулся в ноги:
– Княже, прости, не узнал в таком виде! Откуда ты такой?!
Александр хохотал:
– Эк ты меня строго! А ведь прав, нечего снег со двора в дом нести!
Смеялся, но где был, не сказал. Переспрашивать не стали, не их дело. Только поторопился Ерема предложить сесть да горячим сбитнем согреться.
Князь согласился. Снял овчину, в которой со двора зашел, и оказалось, что он в обычном кафтане, правда, без золотого шитья и без разукрашенного пояса, в простом плетеном. Сел, не чинясь, у огня, взял в руки сбитень, прихлебывал, нахваливая, и вдруг спросил:
– А что в Новгороде говорят про поход?
– Да пора бы уж идти.
– Пора, – согласился князь, – только вот метель не дает. Утихнет, и выступим.
Отчего‑то он был очень доволен, а почему – тоже не говорил. Но никто и не спрашивал. Князь весел, и им весело, князь доволен, и они рады. Посидел еще, согреваясь, потом поблагодарил и ушел. Тихо ушел через внутреннюю дверь. А овчина осталась лежать в углу, и Ерема не знал, что с ней делать. Осторожно почистил, высушил и отложил. Вдруг вспомнит хозяин, а он тут как тут!
А князь Александр радовался потому, что получил известие от своего человека из Ливонии. Не верят рыцари, что может он, мальчишка, напасть на сильное войско. А сами идти собираются и постараются успеть до весны. Говорил пришедший о том, что пока не решили, как идти на Новгородчину будут, через Изборск, через Копорье или прямо по льду Чудского озера. Князь улыбался сам себе – Копорье мы у них отобрали, опоздали рыцари, значит, надо идти на Псков и Изборск и бить тех, кто засел там. Тогда у ливонцев другого пути не останется, как идти на Чудское озеро по реке Эмбах до Омовши. А это место хорошо знакомо, там отец Ярослав Всеволодович немцев хорошо бил!
А в чужом тулупе князь был оттого, что не со всеми нужными людьми можно даже в своем тереме встречаться. Иногда проще князю в тулуп переодеться, чем тайно к себе гостя провести. Сходил за Волховец вот в такой одежке, поговорил с человеком, который в город заходить не стал глаза мозолить, и знать никто не знает, откуда князю все известно.
Оставалось дождаться окончания метели и выходить. Бывалые люди сказали, что завтра утихнет, уже метет не так, как вчера. Князь вспомнил колючий ветер, бросающий в лицо снег горстями, и засомневался. Но приходилось верить и ждать. Александр остановился перед любимой иконой, висящей в углу, долго молился, прося о помощи и заступничестве. Даже не себе, людям, которых поведет, просил надоумить, как лучше сделать, чтобы их меньше погибло, чтобы меньше горя принести матерям новгородским и суздальским, переяславльским и ладожским, владимирским и псковским…
При упоминании Пскова мысли поневоле перенеслись туда. Изменники-бояре уболтали вече, уговорили открыть городские ворота, пойти на условия немцев. Не позвал Псков на помощь своего старшего брата, Новгород, вот и поплатился. Потерял свою волюшку. Не хотел от Новгорода зависеть, теперь зависит от немцев. И дети знатных псковичей в залоге, живут как пленники, хотя и почетные. Чуть только выступит город сам против немцев – не видать матерям и отцам своих деток. Князь вдруг представил, что чувствовал, если бы вдруг забрали маленького Васеньку, и содрогнулся. Наверное, зубами бы немцев грыз, а отвоевал сына. Но это он, сильный воин, а как быть слабым?
Не может Псков сам на помощь позвать так, чтоб дети не пострадали, значит, надо без зова прийти, не чинясь обидами, помочь, а там и слово веское сказать. Снова появилась мысль: а дети? Чтобы их не убили, в плен надо взять как можно больше знатных рыцарей, за них отдадут детей. Такое решение приободрило князя. Он прислушался, показалось, что метель затихает. Подошел к оконцу. Так и есть, ветер больше воет волком, или сменился, или и правда тихо стало.
Утром радовались все: метель, завалившая все вокруг снегом, утихла, выглянуло долгожданное солнце, все вокруг засверкало и засияло. Солнышку рады всегда, а особенно после многих дней непогоды. Новгород зашевелился, и без команды понятно, что пора собираться.
На сей раз выходили не таясь, чего уж тут прятаться, если весь белый свет знает, что на немцев идут. Князь очень торопился по последнему снегу, не то потом развезет дороги, не пройти, не проехать. Быстрый путь он только зимний, летом от Новгорода до Пскова и Юрьева быстро не поспеешь. Дружины, что пришли с Низовских земель от Владимира, Переяславля, Суздаля, тоже долго стоять не будут. Князь Ярослав Всеволодович свои отпустил скрепя сердце, у самого татары под боком, когда ждать не знаешь. Да и немцы с каждым днем силу набирают.
Перед уходом отстояли молебен за успешный поход, выслушали архиепископское напутствие, потом речь самого князя о том, что не будет покоя на Новгородской земле, пока рядом на Псковской беда, попрощались с родными и двинулись через ворота Загородного конца в сторону Пскова. Впереди князь на своем белом коне, вороной идет в поводу. Корзно не алое, просто темно-красное, и шитья золотого почти нет, не на праздник едут. Многие заметили, что, хотя и провожает его молодая княгиня, да все не так, как в самый первый поход на шведов. Только и махнула платочком вслед, а раньше‑то весь день на крыльце стояла вдаль глядя, точно ветерок вести принести мог. Хотя жили князья вдали от города в Городище, но все равно про них люди все знали. Разлад у молодого князя с его княгиней. А почему? Неужто Новгород виноват? Женщины рассуждали просто: кому же понравится, когда молодой муж дома не бывает, все в походах, в походах… Вот и скучает без любимого княгиня, а когда плохо, так и мысли дурные в голову лезут.
И они были правы, княгиня Александра и впрямь скучала в одиночестве. Ее свекровь княгиня Феодосия только и знала что с монахами да священниками возиться, да еще детей своих пестовать. Немолода уж, второй сын женат, внук есть, а она снова тяжела, своего сына тоже зачем‑то Василием назвала, как первенца Александры. И самой Александре про то внушала, что, мол, женское дело детей носить да воспитывать сызмальства. Но княгине еще и любви хочется, чтобы муж не валился с ног от усталости к вечеру и не вскакивал до света утром, а чтоб все с ней был, по руке гладил, в глаза смотрел, ласкал горячо… Но Саша занят, всегда занят. Попыталась ему сказать, нахмурился недовольно, мол, не могу в тереме сидеть, времена больно беспокойные. А когда они были спокойные? Монахиню Ефросинью, невесту старшего брата Федора в пример ставит, что та много людям помогает. Ей хорошо, она одна, а как Александре быть? Васенька еще и ходить не начал, а она уж другое дитя под сердцем носит, значит, куда попало ходить не может и с кем попало говорить тоже. Княгиня пробовала сказать духовнику своему Иллариону, но тот мало что понял, в женских страстях неразборчив. Вот и тоскует княгиня от безделья и одиночества.
