Артуро Перес-Реверте - Мост Убийц
— Что ты здесь делаешь? — наконец нарушил молчание Алатристе.
— В испанском посольстве?
— В Италии.
Изжелта-зеленоватое лицо наемного убийцы пересекла белая полоска улыбки. И обнаружила щербину — два резца были сломаны почти пополам. Алатристе же запомнился сплошной ряд белых зубов.
— То же, что и ты. Жду заказа. Похоже, это наша с тобой судьба, сеньор капитан. По какой-то забавной причине мы никак не можем отделаться друг от друга.
Алатристе смотрел на него, не веря своим ушам и не в силах скрыть изумления:
— Работать вместе? Мне — с тобой?
— Похоже на то. Так мне сказали, по крайней мере.
— О черт… Они, должно быть, спятили.
— Да нет, пожалуй… — Итальянец показал пальцем на не стянутую ремнем поясницу капитана. — Иначе не разоружили бы тебя, как и меня.
После этого оба замолчали надолго. С площади доносились грохот колес и голоса торговцев, зазывавших покупателей, а в доме по-прежнему стучали молотки и перекликались каменщики.
— Я думал, ты давно покойник, — сказал наконец Алатристе.
Он смотрел на итальянца с удивлением и любопытством. Как же, черт его дери, он умудрился выпутаться? Взят с поличным, на месте преступления — и какого преступления!.. неудавшейся, слава богу, попытки цареубийства, покушения на священную особу могущественнейшего монарха мира. И вот стоит здесь как ни в чем не бывало, а бывало такое, что вспомнить жутко. Жив-здоров, цел и невредим и не в кандалах, но с этой своей опасной ухмылочкой, все говорящей без слов. Если у Гуальтерио Малатесты, как у кота, семь жизней, хотелось бы знать, сколько он уже истратил?
— Было дело. Одной ногой стоял в могиле. Но — выбрался.
— Быть не может! Шаг, на который ты решился тогда, неминуемо должен был стоить тебе головы.
— Я и был на волосок от плахи. А перед тем подвергся более чем неприятным — уж ты мне поверь — процедурам, так скажем…
Он помолчал в злобной задумчивости:
— Никому не пожелаю… Впрочем, нет. Тебе бы пожелал.
Теперь он шевельнулся. Шагнул в сторону, перенеся тяжесть тела с одной ноги на другую. Только и всего, но Диего Алатристе был начеку и в чутком ожидании. Слишком хорошо он знал Малатесту, чтобы не опасаться и самого безобидного движения итальянца, стремительного и смертоносного, как змея.
— Меня свежевали, как кабана, подвешенного на крюк, — продолжал тот. — Терзали и мучили сутками, неделями и месяцами напролет… Но, как ни странно, дыба с кобылой меня и спасли. Кое-что из того, что я рассказал — ибо уверяю тебя, умолчать мне удалось мало о чем, — привлекло внимание людей, которые мною занимались.
Он вдруг замолчал, стал очень серьезен и уставился в окно, явно не видя его. Или видя одну лишь решетку. Алатристе не без растерянности снова отметил, как преобразился итальянец за то время, что они не виделись. Краткий рассказ о своих злоключениях он вел тихим, тусклым голосом. Будто был погружен в себя, вернее — в пучины пережитого некогда ужаса. Никогда прежде Алатристе не слышал у него такого тона.
— Не верю, — сказал он, взяв себя в руки. — Никто в твоем положении…
Его прервал взрыв хохота — прежнего, хорошо знакомого. Сухого и жесткого, как раньше. Как всегда. Больше похожего на треск или скрип.
— …не смог бы спастись, хочешь сказать? Ну а я вот смог, как видишь.
Малатеста отвел глаза от окна и опять уставил на капитана невозмутимо-уверенный и жестокий взгляд.
— Не сочти за неучтивость, но я не стану рассказывать, что да как там было… Мне велено онеметь. Тебе довольно знать вот что: сочли, что живой я окажусь полезнее, чем дохлый. И что доходней будет держать меня на воле, а не в цепях на галере. Ну и вот, сеньор капитан, я перед тобой. И у тебя в товарищах.
День сюрпризов, подумал Алатристе. И, несмотря на нелепость происходящего, едва сдержался, чтобы в свою очередь не расхохотаться.
— Иными словами, мы отправимся в путь вместе?
— Вот этого не знаю. Но когда прибудем к месту назначения — вместе или порознь, — заниматься будем одним делом.
— А как же наше с тобой дело? Счет-то не закрыт.
Итальянец бессознательно поднял руку к шраму, чуть оттягивавшему в сторону правое веко, отчего глаз немного косил. Это была память об ударе, полученном от Алатристе в устье Гвадалквивира, во время ночного боя на «Никлаасбергене». И слегка прикоснулся к давно зарубцевавшейся ране кончиками пальцев, словно она все еще болела.
— Это ты мне говоришь? Мне? Да моя бы воля — я бы сию минуту свел с тобой счеты… Где-нибудь в тихом месте — и на чем скажешь: на шпагах, кинжалах, ножах, аркебузах, пехотных копьях… да хоть на мортирах. Но кто платит, тот и заказывает музыку, сам знаешь. А я из этого дела извлеку не только то, что мне причитается, но и то, что с меня не взыщут.
— Ты, выходит, особо ценная персона.
Малатеста крепко выругался по-итальянски и добавил:
— Можешь за эти слова счесть меня фанфароном, но это — чистая правда.
Он подошел поближе, понизил голос. Улыбаясь так, словно они с Диего Алатристе были всю жизнь необыкновенно близки. Да ведь в определенном смысле, сказал себе капитан, так оно и есть. И сам удивился, до чего же это точно. Есть ли кто ближе заклятого, смертельного врага?
— Я лично знаю людей, которые будут всем заправлять там, куда мы отправляемся. Они, что называется, удобно расположены для дела, которым мы займемся. Мы, уроженцы Палермо, сам знаешь, везде как дома и всюду находим своих.
Он нагловато рассмеялся. Оттого, что итальянец придвинулся вплотную, Алатристе ощущал особый, очень хорошо знакомый, въевшийся и неистребимый запах ружейного масла и насаленной кожи, который исходил и от него самого. Запах профессионального вояки. Запах, заставивший его вспомнить про нож за отворотом правого ботфорта. Словно угадывая его мысли или намерения, итальянец медленно отступил.
— Так что, сеньор капитан, личные счеты давай-ка мы с тобой слегка отложим.
Алатристе двумя пальцами погладил усы. Он знал, что слово «отложим» ничего не гарантирует и что, если хочет выжить, надо почаще оглядываться. Для Гуальтерио Малатесты всаженный под лопатку нож послужит острой приправой к любой договоренности.
— Отложим? Пусть та потаскуха, что тебя снесла, яйца откладывает, — ответил он твердо и спокойно. — Ты предатель и негодяй.
Малатеста неторопливо повернул и склонил к нему голову, шутовски изображая, что малость глуховат. Потом оглядел капитановы сапоги — угадывая или вспоминая, что там может скрываться за голенищем. И наконец обвел взглядом комнату из конца в конец — голые стены, железную печку, — словно сомневаясь, что они в ней только вдвоем.
