Охотники за курганами - Дегтярев Владимир
Обоз князя Гарусова в полторы сотни телег остался в ночь при пяти десятках его солдат.
***
Ранешним утром у самой западной оконечности Байкала князя разбудил громкий, привыкший командовать голос:
—
Извольте указать возок князя Гарусова!
Князь, недовольно хмыкая, продрал глаза. Рядом с ним храпел Сенька Губан. Колонелло ушел день назад и уже едет далеко — повдоль Байкала… Вещуна нет!.. Ах да, Вещун тоже повернул вправо на последней стоянке. Уехал от греха со староверами… так счастливо спасшими все дело князя, определенное Императрицей Екатериной…
Артем Владимирыч вылез из возка. Обоз стоял. Солнце только-только оторвалось от горизонта, и было сумрачно смотреть на мир при белом снеге и черном небе. Ко князю, в сопровождении четырех факельщиков шел высокий военный. Сзади них угадывались в утренних сумерках солдаты в новеньком военном обмундировании, при ружьях. Сотни две солдат растягивались повдоль возов князя. Это были те люди, кои ранешней осенью выгнали из Иркутска рейтаров, посланных графом Паниным, и долго притворялись купцами и купеческой челядью…
—
Я — князь Гарусов! — представился военному Артем Владимирыч.
—
Ваше сиятельство! Позвольте представиться, — полковник Московского полка — Пестель! Прошу предъявить мне ваши полномочия, выданные вам известным лицом как полномочия особые!
Артем Владимирыч, кажется, все понял. Он махом рассупонил петли на тулупе, залез под рубаху и снял через голову кожаный кошель с Благословением Императрицы. Вынул из кошля требуемое. В свете факелов тускло блеснуло красное золото сурской печати.
Полковник Пестель взял бумагу, тяжелую от печати, дернулся лицом, перекрестился. Прочел указующие строки Императрицы и спрятал бумагу в карман своего мундира.
Из другого кармана полковник вынул засургученное письмо и протянул его князю. Артем Владимирыч сорвал сургуч. Развернул послание Императрицы:
«Дражайший князь Артем Владимирович! При получении сего письма, благоволите вернуть полковнику Пестелю Особливое Мое Вам разрешение на производство действий, необходимых при Вашем походе…»
—
Господин Пестель, — вдруг поднял глаза князь на молодого военного, — извольте вернуть мне то, чего не было при особом письме Императрицы… Печать красного… металла на снурке.
Пестель вынул из кармана письмо, внимательно оглядел осьмиконечный золотой знак.
—
Сие потребно мне было в переговорах с иноверцами этих земель, — пояснил Пестелю князь, — слово чести, что Императрица мне сию печать не пересылала…
Молодой полковник поклонился князю, но сухо отказал, приложив руку к киверу:
—
Не могу, Ваше сиятельство! Велено доставить все должное — как оно мною принято. Исполняю долг, Ваше сиятельство… Могу спортить оружием! — И до половины вытащил из ножен саблю.
Князь в досаде хлопнул себя по полам полушубка. Молча поклонился верному офицеру и вернулся к чтению послания Императрицы:
«… Далее. Настоящим письмом извещаю Вас, Ваше Сиятельство, что доставку Вами добытого при данном походе произведет полковник Пестель, с воинскою командой, выделенной исключительно для сего важного дела. Вам надлежит пребывать рядом с ним во время опечатывания груза, а после сего действа, приложить к особому Акту свою руку с указанием даты времени. А полковнику Пестелю — приложить свою руку на данном Моем письме, опять же — с указанием даты. После чего Вам, Ваше Сиятельство, с оставшейся от условий похода воинской командой следует проехать в город Иркутск, где у губернатора Соймонова имеют место быть бумага о Вашем новом назначении, денежное вознаграждение за поход и орден Святаго Владимира «За заслуги».
Примите Мою искреннюю признательность за выполнение опасной и почетной миссии.
Дано в Зимнем Дворце, 1763 года, сентября 20 дня. Екатерина Вторая».
***
Артем Владимирыч заметил странный взгляд полковника Пестеля — тот смотрел на его горло. На золотую сарскую гривну. Князь наглухо запахнул полутулуп у горла, протянул молодому офицеру письмо Императрицы, сипло сказал:
—
Ставьте здесь своеручную подпись, полковник…
***
Через два часа, когда еще кержаками накрепко зашпиленные смоляными веревками возы были пропечатаны сургучом и тронулись от Байкала влево — на лед реки Тибельти и далее — на Красный Яр, на московский тракт, Артем Владимирыч, злой и до черноты лица бешеный, сел в Соймоновский возок и сказал Егеру:
—
Видать, Егер, велено нам до скончания живота пропадать в Сибири…
—
Пропадать, барин, можно двояко, — отозвался похмельный Егер, — можно весело, а можно и смертно. Как велите нам пропадать?
Князь внезапно вспомнил изумленный взгляд полковника Пестеля — тот увидел золотую, с леопардами гривну на шее князя.
—
Велю — пропадать весело! Пошли, ребята! На Иркутск!
Пятнадцать возков, что остались от длинного обоза князя Гарусова, ходко пошли прямо — на бурятское зимовье Култук и далее — на город Ер Кут. До нового, 1764 года оставалось десять ден. Хорошо бы успеть…
Федор Иванович Соймонов, получивший от Императрицы именное повеление не допускать отъезда князя Гарусова в российские пределы, а наградить его от имени Императрицы посланным с оказией орденом Святаго Владимира; выдать за поход пять тысяч рублей в серебряной деньге да подыскать ему в Иркутске чин — хошь бы «Его Императорского Величества исследователя Сибири», забывшись, стал орать:
—
Сенька! Сенька!
Сенька, конечно, не откликнулся.
Соймонов, пробегая по зале в свой кабинет, глянул на численник. Под тезоименитством кого-то из Романовых стояло число — 25 декабря 1763 года.
—
Рождество же седьни, батюшки! — ругнул себя Федор Иванович, нашаривая в буфете скляный штоф… Штоф был пустой… На улице заржали лошади, у ворот загоготали казаки Соймоновского конвоя. Соймонов подсунулся к окну. За воротами на улице, перед домом губернского присутствия, вились лошади, тройками запряженные в зимние крытые возки иноземной работы. Десяток неизвестных молодцов поскидали тулупы, засупонивали рукава.
Федор Иванович, как был в обрезках валенок, в ночной рубахе, только что накинув на плечи шубу, побежал вниз, к воротам.
Увидев губернатора, казаки было стали надавливать на злых мужиков иноземного конвоя. В это время из второго возка вышла барышня в собольей шубе до земли, поклонилась Соймонову:
—
Федор Иванович! Мой батюшка, князь Трубецкой, да князь Владимир Анастасиевич Гарусов вам велели кланяться. Нет ли здесь сына Владимира Анастасиевича? Мне желательно с ним свидеться…
Федор Иванович сел прямо на обрезь валенок, мыча, стал рукой отгонять от ворот казаков…
***
А ввечеру, когда в доме губернатора уже угомонились и княгиня Лизавета Трубецкая отошла с комнатными девками почивать, в приемной зале остались допивать привезенное из-за Урала зелье губернатор Соймонов и десяток вар-йагов, посланных князем Трубецким в охрану дочери.
Старший из широкоплечих парней говорил чисто, по-русски, так что Федор Иванович его иногда не понимал. Вар-йаг пил мало, зато много ел.
—
Велено мне моим хозяином совершенно тайно передать тебе, губернатор, что Императрица на следующий год изволит заменить тебя на этом посту. Кандидатуру для того она подобрала — князя Гагарина…
—
Нехай! — мотнул головой Соймонов. — Устал я, парень. В тайгу охота… Без головной боли от всех дел и напастей. Лучше с медведем встречу поиметь, чем хоть с одной Государевой бумагой… Веришь?..
Конвой казаков, ради праздника пивший в нижнем полуэтаже, снова выскочил на улицу — орать. Пальнули два выстрела. Кто-то дико вскрикнул.
