Том Шервуд - Люди солнца
Широким и длинным алым каре заполнившие двор солдаты развернулись и колонна за колонной пошли к воротам. Здесь стояла большая фуражная телега, без лошадей. Принц Сова выхватывал из неё новенькие походные армейские ранцы и отправлял в руки каждому из солдат. В ранце был дорогой набор – отрез алого сукна в размер парадной формы, иглы, нитки шёлковые трёх цветов, шило, квадрат сапожной кожи, порошок для чистки пуговиц, жестяной конус с ружейным маслом и большое белое полотенце. А кроме того – два пакета кналлеров, пласт свежего сыра, пара луковиц и бутылка выдержанного вина.
Колонна построилась и потянулась в знакомом направлении, к казармам. Офицеру Бэнсон подвёл высокого белого жеребца с хорошо пригнанным личным седлом Дюка. Заметив жадный взгляд офицера, брошенный на превосходных лошадей, запряжённых в кареты пленённых гостей, Змей слегка улыбнулся и проговорил:
– Мне бы тоже хотелось. Но теперь это собственность короля.
Отсалютовав, офицер пустил жеребца к началу колонны. Выехал из конюшни в небольшой, собственной теперь уже карете прокурор. Прижимая рукой дорожный баул, в котором покоился плотный и тяжёлый портфунт, он крикнул кучеру:
– В Лондон!
И укатил, вспотевший от волнения, довольный, счастливый.
А работы во дворе осиротевшего имения было ещё преизрядно. Вышел из виллы и присоединился к кузнецу и Бэнсону солнечный монах Ламюэль. По одному стали выводить из запертой комнаты охранников. Бэнсон записывал их возраст, место службы и имена, Ламюэль же негромко произносил понятную лишь им с Бэнсоном короткую фразу. Чаще всего он говорил «В Эрмшир». (И тогда кузнец накладывал кандалы, и бывший охранник отправлялся в карету). Трижды сказал «В гвардию «Девяти звёзд». И только один раз удивился: «Тебя-то как занесло в эту службу? Возьми десять гиней и отправляйся домой. Сынок твой прекрасным врачом будет».
– Что делать с черепами? – спросил Бэнсон.
– Увезите в «Девять звёзд», – ответил ему Ламюэль. – Где же ещё сжигать мёртвые кости.
И двинулись. Ламюэль в «Шервуд», кузнец в Лондон, а Бэнсон, Сова, Серые братья и охранники в кандалах – к Августу. Один-единственный человек остался в имении. Скрывая лицо под клином острого капюшона, он закрыл за уехавшими ворота и принялся убирать разбросанный во дворе конский навоз.
Узники, доехавшие до маленького королевства Августа, новых мест проживания не получили. Их покормили, добавили к ним Филиппа и Дюка – и направили кареты в Бристоль.
– Попроси Томаса, – сказал принцу Сове Август, – чтобы корабль не отправлял. У Люпуса в столе обнаружились занятные записи. Так что в Эрмшир ещё один пассажир будет. – И, многозначительно наклонив голову, сообщил: – Женщина.
Пятого сентября я сам стоял рядом с Бэнсоном на пристани в Бристоле. Мы смотрели на мой новый корабль, получивший к этому времени как орудийное колесо на квартердеке, так и своё имя. Какое? Оно могло быть только этим: ЭРМШИР.
Уголь коротко всхрапнул за нашими спинами. Бэнсон обернулся к нему, подошёл и снял с седла треугольный арбалетный футляр. Повод передал мне и попросил:
– Не давай ему долго находиться в конюшне. Пусть кто-нибудь выезжает, хотя бы до фермы.
– Неужели не зайдёшь? – спросил я его, указывая взглядом на красную надпись на белой стене новой таверны.
– Бэнсон иди домой, – со вздохом прочёл он. И ответил: – Если зайду – никогда уже и никуда не поеду. А кто будет сопровождать тех зверей, что сидят в трюме? Ламюэль про некоторых пугающие вещи рассказывал.
И, снова вздохнув, сказал тихо:
– Отвезу их в Эрмшир, тогда и вернусь окончательно.
– Но ведь едут и Стэнток, и Принц Сова.
– Мало, – угрюмо проговорил Бэнсон. – Вот если б был Альба…
Он положил мне на руки футляр, открыл его, щёлкнув замками. Задумчиво произнёс:
– Сколько взрывных цилиндров осталось?..
И вдруг добавил:
– О как!
И, вытянув из-под болтов смятый, затёртый лист бумаги, опустил крышку.
– Сегодня же ровно три года! Пятое сентября!
– Письмо мастера Йорге? – чувствуя какой-то внутри холодок, спросил я.
– Оно, – коротко кивнул Бэнсон.
И, разлепив склеенные воском края, впился взглядом в измятый лист – и стал бледнеть.
– Что?! – тревожно спросил его я.
Вместо ответа он повернул лист ко мне. И я прочёл выведенную ровными буквами короткую строчку: БЭНСОН ИДИ ДОМОЙ.
– Вот и всё, – сказал я ему. – Бери своего Угля – и топай. А я сейчас найду мастеров, которые установят за таверной конюшню. За один день сделаем!
Бэнсон, закрыв и отправив на седло футляр, раскрыл дорожную суму и достал из неё алую шёлковую рубаху. Снял куртку, набросил и расправил шёлк. Широко перекрестился. Негромко сказал:
– Ну, значит – всё.
Я смотрел ему, удаляющемуся, вслед, и тихо шептал слова, услышанные от Ивана:
– Святый Боже, Святый Добрый, Святый Пресветлый, пребуди в нас…
Первым его увидел маленький Том. Босыми ножонками утвердившись на высоком пороге таверны, он встал в распахнутых дверях и громко сказал:
– Мама! Вот какой высокий человек идёт в красной рубахе!
Алис, вытирая руки фартуком подошла, – не для того, чтобы взглянуть на нового посетителя, а чтобы забрать Томика с порога. Но взглянула – и сама села на этот порог. Притянув малыша к себе, быстро пригладила его мягкие волосёнки, смахнула с курточки невидимые пылинки. И голосом, дрогнувшим от близких слёз, выговорила:
– Это идёт твой папа, сынок.
Эпилог
Неожиданно в «Шервуд» заявился англиканский священник. И с порога мне объявил, что он прибыл для освящения замковой церкви.
Я спросил:
– А откуда вы знаете, что я хочу её освятить?
– Служителям Господа открыто многое, – уклончиво ответил он.
– И нам, грешным, иногда открыто не меньше, – уверил его я и послал за Носатым.
– Значит, ты пригласил этого уважаемого англиканца, – спросил я его, – для освящения нашей церкви?
– Пригласил, – сразу сознался Носатый.
– Проходи, Иннокентий. Садись. Дай мне выяснить один присутствующий в нашей встрече странный аспект.
Носатый сел, и также, по моему вежливому жесту, сел англиканец. Омелия тотчас накрыла перед нами три прибора.
– Доброго аппетита, – кивнул я священнику.
Он нехотя взялся за вилку и нож, но через мгновение, попробовав блюдо, действительно явил аппетит добрый.
– Скажите, святой отец, – спросил я его. – Иннокентий сообщил вам, что я уже пригласил священника для этого в высшей степени для меня важного действа?
– Сообщил, – ответил мне англиканец. – Но он сообщил также, что ваш священник – иноземный, не по канону читающий молитвенные тексты.
– Хорошо, – произнёс я, глядя пристально прямо в глаза. – Позвольте мне, грубому мирянину, эту мысль упростить: вы хотите сказать, что вы – священник более лучший, нежели он. Ответьте без виляния, одним словом – «да» или «нет».
