Лоуренс Шуновер - Блеск клинка
Глава 36
Маат, мирская сестра, вставала каждое утро за три часа до рассвета. Это было необходимо, потому что преподобная мать всегда вставала за два часа до рассвета. Лишний час — не такое большое время, чтобы разбудить мужа, накормить его, одеть и накормить трех здоровых мальчуганов, поесть самой, а затем поспешить через поля в монастырь Порт-Рояль.
Маат всегда сама проходила через ограду, открывая маленькую заднюю дверь с помощью большого старого железного ключа. Она носила его на поясе, как талисман. Благодаря ключу она пользовалась огромным авторитетом в деревне. Сегодня ключ с трудом повернулся в замерзшем замке.
Духовный день монахинь в Порт-Рояле начинался с заутрени, но физический день начинался с Маат и дьявольского стука ее деревянных башмаков, когда она шла по длинным коридорам в покои матери-настоятельницы монастыря. Ужасный шум шагов мирской сестры по древним каменным плитам сразу пробуждал монахинь, новообращенных, пансионерок, а также многочисленных служанок, поварих и уборщиц, чья помощь была необходима общине монастыря, насчитывавшей около двухсот женщин.
Церковный сан Мишель де Лангре, матери-настоятельницы, был высок и примерно соответствовал сану епископа.
Перед дверью покоев настоятельницы Маат должна была постучать, подождать немного, снять свои шумные башмаки и войти. Ей полагалось стереть пыль со стульев и стола настоятельницы, соблюдая осторожность, чтобы не смешать письма и бумаги, всегда лежавшие на столе аккуратными правильными стопками. Она протирала статую Святой Девы в нише и вставляла новую свечу в светильник у ног Девы. В зимние дни, такие, как этот, перед самым Святым Рождеством, она должна была зажечь от светильника тонкую свечку и разжечь торфяные брикеты, накануне вечером аккуратно сложенные перед камином, чтобы комната немного согрелась до того, как настоятельница встанет с постели. Маат часто казалось, что покои преподобной матери были самыми холодными в здании. Общая спальня монахинь помещалась прямо над кухней и была значительно уютнее.
Но все же спать рядом с мужем было еще уютнее. Никогда не замерзнешь. Однажды Маат действительно сказала что-то в этом роде настоятельнице. Это случилось во время особенно суровой зимы; Маат ожидала третьего ребенка. С грубой прямотой, показавшейся бы оскорбительной от кого угодно, кроме простой крестьянки, Маат противопоставила свою беременность, которой была очень рада и гордилась ею, бесплодному телу и одинокой кровати преподобной матери. Вместо выговора за дерзость, настоятельница мягко произнесла:
— Маат, ты отзываешься, если дети зовут тебя ночью? Когда ребенок, которого ты носишь, родится, разве ты не бросишь все и побежишь к нему, если он позовет?
— Конечно, госпожа настоятельница, — ответила Маат. — Любая мать поступит так. Она всегда слышит плач ребенка, даже глубокой ночью и несмотря на смертельную усталость.
Настоятельница с печальной улыбкой указала на Деву со Святым младенцем на руках в нише над скамеечкой для молитвы:
— Некоторые из нас слышат другой зов, Маат. Если тебе непонятно, скажи и я объясню подробнее.
Но Маат поняла.
Когда камин в маленьком кабинете разгорался, Маат должна была постучать в спальню настоятельницы, а потом войти, независимо от того, отзовется та или нет, поскольку всегда существует вероятность, что человек может умереть во сне. Если настоятельница отзывалась, Маат входила, доставала чистый платок с полки стенного шкафа и, в случае необходимости, помогала настоятельнице одеться.
Но сегодня настоятельница была уже одета. Она молилась перед статуей и не оглянулась, когда вошла Маат. Маат заглянула в спальню. Преподобная мать или бодрствовала всю ночь, что было необычно, или сама убрала кровать, которая казалась нетронутой. Маат покачала головой; пол был такой холодный, что ее зубы начали стучать. Она взглянула на платок на голове настоятельницы. Он был в складках — очевидно, вчерашний. Она заметила, что свеча почти догорела. Если бы настоятельница просто встала чуть раньше обычного, она сама вставила бы новую свечу, как часто делала. Вчерашний платок и вчерашняя свеча могли означать только одно: преподобная мать молилась всю ночь напролет. Но она выглядела удивительно отдохнувшей. Маат заколебалась, не уйти ли ей, чтобы не мешать молитвам настоятельницы. Но холодный каменный пол заставил Маат принять другое решение.
Если преподобная мать захотела молиться всю ночь, это ее дело, но температура в комнате была делом Маат. Она смело зажгла тонкую свечу от светильника менее чем в трех футах от глаз настоятельницы, пересекла со свечой комнату и разожгла камин.
Трудно было не заметить мирскую сестру Маат.
Настоятельница поднялась с колен, и в тот же миг Маат выразила ей глубокое почтение, соответствовавшее ее сану.
— Почему ты пришла ночью, Маат? Что-то случилось? Кто-то заболел?
— Сейчас не ночь, госпожа настоятельница, а утро, и очень холодное. Поля побелели от инея. Позвольте мне сказать, что здесь тоже мороз. Нехорошо оставаться на ногах всю ночь в такой холодной комнате. Можно мне принести вам из кухни чашку горячего бульона?
— Я не заметила, что ночь прошла так быстро. — Настоятельница выглядела совершенно свежей, как будто всю ночь спала, а не молилась. Она была даже энергичнее, чем обычно.
— Пришли ко мне немедленно сестру-настоятельницу и сестру-хозяйку новообращенных. И повариху. И разожги оба камина в гостиной.
— Оба камина, госпожа настоятельница?
— Оба. Потом открой двери в ризницу, чтобы церковь прогрелась.
Церковь монастыря примыкала к зданию, где располагались жилые комнаты и спальня монахинь.
— Да, госпожа настоятельница. Вы никогда раньше не приказывали разжечь оба камина.
— Я никогда раньше не хотела сделать церковь такой уютной. И можешь принести мне бульон, Маат. С твоей стороны было очень любезно вспомнить об этом.
Когда Маат вернулась с бульоном, она увидела, что преподобная мать надела новый платок. Она каждый день меняла их, но этот был совершенно новый и еще ни разу не побывал в стирке. Под платком и длинной черной вуалью волосы преподобной матери были почти совершенно седыми.
Не получая конкретных указаний, люди, вызванные к настоятельнице, выстроились в ожидании наподобие религиозной процессии в обратном порядке относительно занимаемого положения. Поэтому повариха оказалась первой.
— В наш дом, — произнесла преподобная мать, обращаясь к поварихе, — собираются нагрянуть тридцать мужчин.
— Тридцать мужчин, — повторила повариха как во время молебна, глубокомысленно кивая головой в черной вуали, как будто ей было все известно о мужчинах. — Тридцать мужчин означает шестьдесят дополнительных блюд, госпожа настоятельница. И мясо, правильно?
