Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 19

Но вдруг в огромном зеркале блеснул
Мерцавший изнутри чудесный свет.
Туманных форм причудливый разгул
Увидел в нем взволнованный поэт.
Потом обрисовался силуэт
Колонн какой-то комнаты прекрасной:
Большая лампа, белых роз букет,
Диван покрыт индийской тканью красной.
А дальше — лунный мрак, туманный
и неясный.

Но лучшее в картине чудной той
Была красавица — тиха, нежна,
Грудь белая, поток кудрей густой,
Бледна, грустна, тоской истомлена.
Читала так задумчиво она
Стихи Саррея в книжке темно-синей,
И так была душа ее полна
Звучаньем строк о молодой богине,
О дивиой красоте, о леди Джеральдине.

Потом спустились волны облаков
И скрыли милый образ навсегда.
Так буря злобной зависти врагов
На жизнь поэта ринулась, когда,
Ни жалости не зная, ни стыда,
Тиран казнил поэта без причины.
Потомство не забудет никогда
Тех черных дней, той роковой годины.
О, кровь Саррея! О, рыданья Джеральдины!

Все одобряли в восхищенье
Поэта сладостное пенье,
Кто проклял Генриха дела,
В ком вера праотцев жила.
Но вот поднялся бард надменный,
Гарольд, Сент-Клэра друг бесценный,
Того Сент-Клэра, что в бою
Провел всю молодость свою.
Гарольд родился там, где море
Ревет, с могучим ветром споря,
Где гордый замок Кэркуол
Сент-Клэр над бездною возвел,
Чтоб морем, как своим владеньем,
Там любоваться с наслажденьем.
И он смотрел, как бушевал
Пентленда пенистого вал
И мчался вскачь, неудержимый,
Свирепым Одином гонимый.
Он задыхался тяжело,
Заметив паруса крыло,
Когда навстречу злому шквалу
Оно тревожно трепетало.
Все, что чудесно и темно,
Поэту нравилось давно.

Чудесных диких саг немало
Его фантазия впивала:
Ведь здесь в былые времена
Шла с датской вольницей война;
Норвежец упивался кровью,
Для воронья пиры готовя;
Сюда драконы-корабли
По морю вспененному шли;
Здесь скальды, с бурей
в состязанье,
Твердили чудные преданья,
А руны на могилах их
Нам говорят о днях былых.
Тех скальдов древнее наследство
Гарольд любил и помнил с детства
О змее — чудище морском,
Что стиснул мир своим клубком;
О девах, что свирепым воем
Пьянят героев перед боем;
О тех, кто в страшный час ночной
Под бледной, мертвенной луной
Тревожат вечный сон могильный,
Чтоб вырвать из руки бессильной
Заветный талисман отцов,
Влекущий в бой и мертвецов.
Гарольд, восторженный и юный,
Любил сказанья, песни, руны.
Под шепот трав, в тени дерев,
Нежнее стал его напев,
Но скальдов древние преданья
Звучали в нем как заклинанья.

Г а р о л ь д
Красавицы, спою вам я
Не о высоком ратном деле.
Печальной будет песнь моя
О несравненной Розабелле.

«Моряк, побудь на берегу» —
«Миледи, с бурею не споря,
Останься в замке Рэйвенсху,
Не искушай напрасно моря.

Вскипают черные валы,
Несется к скалам чаек стая,
Дух бездны из зеленой мглы
Взывает, гибель предвещая.

Вчера лишь ясновидцу ты
В зловещем саване предстала.
Страшись: не ценит красоты
Стихия бешеного шквала!»

«Лорд Линдсей пир дает, друзья,
Но в Рослин не затем спешу я.
Томится матушка моя,
О милой дочери тоскуя.

Меня давно, я знаю, ждет
Лорд Линдсей, молодой и смелый,
Но мой отец вина не пьет,
Налитого не Розабеллой!»

В ту злую ночь, прорезав мрак,
Возникло зарево большое:
Зарделся Рослин, как маяк,
Недоброй освещен луною.

Зарделись башни хмурых стен,
Леса, опушки и поляны.
Пылали хмурый Хоторнден,
Дубы — лесные великаны.

И вы сказали б, что в огне
Часовня, где, забыв печали,
Бароны древние в броне
В гробах с оружием лежали.

Казалось, что пылал придел,
Колонны и алтарь горели,
Узор листвы в мерцанье тлел
На фризе и на капители.

И отблеск пламени дрожал
На сводах, как во мгле пещеры:
Конец внезапный угрожал
Кому-то из семьи Сент-Клэра.

В часовне той бароны спят,
Закончив жизни подвиг смелый,
Но бездны моря не хотят
Отдать прекрасной Розабеллы.

Молитвы звучат много лет подряд
Под сводами часовни белой,
Но волны гремят, и бури шумят
Над телом бедной Розабеллы.

Гарольд с такою грустью пел,
Что гости даже не видали,
Как день внезапно потемнел
И мрак разлился в пышном зале.
Так по утрам туман болот
Порой над топями встает,
Так солнца грозное затменье
Мглой надвигается на нас —
Не видим мы соседа глаз
И кажемся ему лишь тенью.
Холодный страх сердца объял
Всех тех, кто в зале пировал.
И леди Брэнксом уловила
Тревожный гомон темной силы.
Слуга-колдун заголосил:
«Перехитрил! Перехитрил!»

Вдруг красной молнии стрела,
Блеснув сквозь мрак и дым,
Весь замок словно обожгла
Живым огнем своим.
Возникло все из темноты.
Блеснули кубки, рамы, вазы,
Блеснули старые щиты,
Блеснули и погасли сразу, —
Как порождение мечты.
А над толпой гостей дрожащей,
Сверкая, дрогнул меч разящий,
И над слугою-колдуном
Сгустился дым, ударил гром.
Тот гром, бесстрашных устрашая,
А гордых гордости лишая,
По всей стране он слышен был,
Он в Берике, в Карлайле даже
Перепугал отряды стражи,
Когда во мгле дрожащей выл.
Когда ж умолкнул рев победный,
Слуга-колдун исчез бесследно.