Иван Кратт - Великий океан
— Кости еще не высохли, — сказал он Петровичу. — Пойду догоню. Далеко они не ушли.
Шкипер, ворча, согласился. Строптивый и занозистый, он незаметно для самого себя во всем подчинялся Алексею и не мог остаться без него ни одного дня. Молодой помощник Кускова за эти полгода совсем покорил Петровича.
— Гляди, недалече только! — сказал он, сдвигая зюйдвестку и сердито щурясь. — Дикие, они всегда дикие. Оберегайся гляди!
Алексей пошел вверх по берегу реки. Итти было нетрудно, русло пролегало среди невысоких скал, крупная галька устилала берег. Лишь мили через две каньон начал постепенно углубляться, стал обрывистей и уже. Зато снова встретились следы костров. Зола в них была еще теплой.
Не думая о времени и о передышке, Алексей с новым усердием двинулся дальше. Может быть, еще до вечера набредет на стоянку индейцев. Несколько раз он выбирался из ущелья на плоскогорье, внимательно оглядывал местность. Моря уже давно не было видно, кругом простиралась прерия, влево за каньоном начиналась горная гряда. Жара, безлюдье, выгоревшая на солнце высоченная трава… Он снова спускался к реке и неутомимо шагал по камням.
Так он прошел еще не одну милю, но больше никаких признаков близости индейской стоянки не обнаружил. Тогда он опять взобрался на край каньона глянуть на равнину. Поднявшись до половины откоса, он остановился, чтобы передохнуть, и в этот момент увидел высоко в небе быстро летевших птиц.
Сперва Алексей не обратил на них никакого внимания, но потом насторожился. Птицы летели разрозненной стаей. Стая увеличивалась, кружилась на месте, неслась к морю. Будто кто гнал ее из глубины прерии. А спустя некоторое время начала оживать степь. Неожиданно, среди дня, завыл койот, на краю ущелья вылезли из нор полевые мыши, проскакала лань.
Чувство тревоги побудило Алексея выбраться на плоскогорье. Минуя последний выступ, он услышал запах гари, а когда очутился наверху, невольно застыл на месте. Весь горизонт был застлан дымом, вырастающим в гигантскую сизо-рыжую тучу. Огненный гребень пронизывал ее с земли, черные хлопья летели в небо. Чудовищная сила огня пожирала равнину, плавился песок, лопались камни, от невыносимой жары падали с вышины птицы. Не выбирая пути, обезумев от страха, по прерии неслось все живое, пытаясь опередить огонь.
Бежали кони и скот, волки и олени, полчища полевых мышей. Звери давили друг друга, падали. Стая койотов, обгоняя сбившихся в груду быков, вскачь неслась по их спинам, чтобы потом быть раздавленными под копытами диких мустангов. Гуденье огня, треск и жара становились все ближе и ощутимей…
На какое-то время пространство между огнем и убегавшими животными оставалось пустым, а потом на нем показался всадник. Белая лошадь делала отчаянные усилия уйти от надвигавшегося пожара. Но ни конь, ни всадник, ослепленные дымом, не видели спасительного каньона и продолжали скакать по степи. Они были недалеко от Алексея, а затем лошадь споткнулась и, упав, придавила всадника.
Алексей находился в безопасности. В любой момент он мог спуститься на дно ущелья, где огонь был бессилен. Сейчас уже наступила пора покинуть плоскогорье, пламя подходило к краю каньона. Но он даже не подумал об этом. Он видел человека, которому угрожала гибель и которому он должен помочь…
Сорвав одеяло, захваченное с собою в дорогу, он побежал к упавшему. Жара и дым мешали видеть, но все же он успел накинуть одеяло на голову всадника и вырвать его из-под коня.
— Держитесь! — крикнул он.
Затем подхватил его под руки и потащил к ущелью.
Последнее, что он услышал, спускаясь вниз, было ржанье — крик умирающего коня, заглушенный треском и гулом пожара.
* * *Спасенный пошевелился, повернул голову, хотел подняться, но не смог. Дым, наполнявший ущелье, рассеивался, пепел и черные хлопья сгоревшей травы уносило течением речки. Алексей снова зачерпнул шляпой воды, поднес ее незнакомцу.
Когда тот, наконец, напился и, тяжело дыша, приподнялся и сел, Алексей с удивлением его узнал. Человек, которого он спас, был дон Петронио, укрывавший когда-то его с отрядом в пещере на Славянке. Алексей уже знал, кто он такой. Когда-то Петронио служил в Сан-Францисской президии капралом, взбунтовал солдат, стрелял в губернатора. Потом бежал в войско Идальго — вождя мексиканских повстанцев. Правительство оценило его голову в десять тысяч пиастров. Догадывался и о том, почему Петронио просил не упоминать при Консепсии его имени. Он когда-то почти вынянчил маленькую синьориту, потакал ей во всем, рассказывал о неведомых краях. Девочка была к нему очень привязана. Теперь же испанские власти распространяли о нем слухи, как о простом бандите…
Дон Петронио тоже узнал Алексея. Покрытое копотью лицо его с поднятой шрамом левой бровью, придававшей свирепое выражение, дрогнуло, оживилось. Он хотел подняться, но боль в ноге вынудила его опять сесть на камень.
— О, это вы, синьор! — сказал он с облегчением.
Потом огляделся вокруг, еще раз сделал попытку встать.
— Лошадь? — спросил он беспокойно. — Там?
Кивнув, Алексей опустился возле Петронио и начал осторожно ощупывать его ногу. Он видел однажды, как доктор Круль осматривал придавленного бревном зверолова. Однако, несмотря на сильную боль, кость не была повреждена, наверное, инсургент просто сильно ушибся.
— Ложитесь, — сказал Алексей, сооружая из одеяла и мелкой гальки подушку. — И не двигайтесь.
Хотя он говорил по-русски, Петронио догадался, о чем идет речь, но не лег.
Он снова поглядел на спуск, на тянувшееся изгибом ущелье, потом заговорил, мешая испанские и индейские слова, о чем-то, что его, как видно, тревожило и волновало. Алексей разобрал только несколько слов о пожаре, лошадях и подумал, что Петронио беспокоится о своем отряде. Но испанец вдруг упомянул какое-то незнакомое имя и имя Гервасио Сальварец.
— Гервасио? — насторожился Алексей. О нем он уже слышал полгода назад от Консепсии.
— Да, синьор, — Петронио попытался приподняться. — Ему удалось скрыться. Моя лошадь отстала на полмили. Я видел, как он прорвался сквозь огонь сюда… Это он стрелял по индейцам из пушки… Он мой и ваш враг и действует вместе с американос…
Алексей почти ничего не понял, а по жестикуляции инсургента решил, что тот не советует ему итти дальше. Он улыбнулся, похлопал рукой по прикладу ружья. Более метко, чем он, не стрелял даже Манук, сбивавший лесной орех на расстоянии в полсотни шагов.
Но Петронио покачал головой, минуту подумал, затем быстро разровнял рукой возле себя гальку, положил посредине круглый камень величиною с кулак, а вокруг него, замыкая с трех сторон, несколько камешков поменьше.
