Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
— Короче говоря, — произнесла герцогиня с нетерпением в голосе, понимая, что слова адвоката подтверждали сведения, полученные ею в Суде, — метр Цицерон, так что же вы прячете в складках вашей тоги? Мир? Войну?
— Учитывая, что мы будем выступать за конституционную монархию, я бы ответил ее королевскому высочеству, что она как регентша имеет право выбора.
— Неужели? Могу поспорить, что мой парламент тотчас откажет мне в субсидиях, если я не поступлю так, как ему выгодно. О метр Марк, мне хорошо известны все условности вашего конституционного режима, основное неудобство которого, по-моему, состоит в том, что приходится иметь дело не с теми, кто говорит дельно, а с теми, кто говорит много. Наконец, вы должны были мне сообщить о том, что думают мои сторонники и преданные советники о своевременности вооруженного выступления. Каково их мнение? И что вы сами думаете об этом? Мы много говорили о правде, и порой она бывает похожа на страшное привидение. Ну и пусть! Хотя я всего-навсего женщина, я не побоюсь встретиться с ней лицом к лицу.
— Именно благодаря уверенности в том, что разум и сердце Мадам впитали в себя мудрость двадцати поколений монархов, я, не задумываясь, согласился выполнить мучительное для себя поручение.
— Ну! Вот наконец-то!.. Метр Марк, поменьше дипломатии: говорите открыто и прямо, как подобает говорить с тем, кто сейчас перед вами, то есть с солдатом.
Затем, увидев, что путешественник снял с себя галстук и пытается его распороть, чтобы достать письмо, она с нетерпением промолвила:
— Дайте его сюда, я это сделаю быстрее, чем вы.
И она сама вынула зашифрованное письмо.
Едва взглянув, герцогиня передала его метру Марку.
— Я только потеряю время, если начну его расшифровывать, — произнесла она. — Прочитайте сами: вам это, надеюсь, не доставит труда, ибо вы наверняка знаете его наизусть.
Приняв из рук герцогини письмо, метр Марк без запинки прочитал:
«Лица, на кого возложена сия почетная миссия, не могут не выразить свою душевную боль, говоря о советах, которые стали причиной разразившегося сегодня политического кризиса; людей, дававших советы, безусловно, нельзя упрекнуть в отсутствии старания, но им не известна ни истинная обстановка в стране, ни настроения умов.
Было бы ошибкой считать, что в Париже можно легко сколотить какую-нибудь партию: во всем городе едва наберется немногим более тысячи человек, не запятнавших себя связью с полицией и готовых за несколько экю выйти на улицу и выступить против национальной гвардии или верного правительству гарнизона.
Точно так же, как раньше мы обманулись насчет Юга, ошибочным является и наше представление о Вандее: этот преданный и жертвенный край вынужден кормить многочисленную армию, опирающуюся на городское население, почти сплошь настроенное против легитимной власти; любое крестьянское выступление обречено на провал, быстро приведет к разорению деревни и только укрепит позиции правительства с помощью легкой победы.
Если мать Генриха V уже находится во Франции, ей следует, по нашему мнению, поскорее уехать, приказав верным ей людям сохранять спокойствие. Иными словами, она бы этим принесла мир вместо гражданской войны и покрыла бы свое имя двойной славой, совершив акт великого мужества и остановив готовящееся кровопролитие.
Мудрые друзья легитимной монархии, которых никто никогда не считал нужным посвятить в свои планы, с кем никто никогда не советовался, прежде чем ввязаться в сомнительные предприятия, кто всегда оказывался перед свершившимся фактом, не заслуживают ни похвалы, ни порицания за то, что может произойти, и возлагают всю ответственность за возможный поворот событий на тех, кто их спровоцировал и давал советы».
По мере того как Мадам слушала письмо, она приходила во все большее и большее волнение; ее обычно бледные щеки пылали огнем; дрожащей рукой она то и дело поправляла волосы, сняв с головы шерстяную шапочку. Она не произнесла ни слова, она ни разу не перебила читавшего; однако было видно, что скоро грянет буря. Чтобы снять с себя всякую ответственность, метр Марк поспешил заметить, передавая ей в руки сложенное им письмо:
— Сударыня, это письмо написал не я.
— Да, — ответила герцогиня, не в силах более сдерживать свой гнев, — но тот, кто его принес, вполне способен такое написать.
Путешественник понял, что не выиграет ничего, если склонит голову перед такой живой и впечатлительной натурой, и он встал во весь свой рост.
— Да, — ответил он. — И этому человеку стыдно за проявленную минутную слабость, и он заявляет вашему королевскому высочеству, что, не одобряя некоторые формулировки этого письма, он, по крайней мере, разделяет чувства тех, кто его писал.
— Чувства! — повторила герцогиня. — Называйте эти чувства эгоизмом, осторожностью, которая есть не что иное, как…
— Трусость, не правда ли, сударыня? Да, и в самом деле он труслив, этот человек, если все оставил, чтобы разделить участь той, кому он не давал советов! Да, он самый настоящий эгоист, потому что пришел и сказал вам: «Вы хотите правды, сударыня, так вот она! Однако, если вашему королевскому высочеству угодно пойти на бессмысленную и в то же время неминуемую смерть, я пойду вместе с вами!»
Герцогиня немного помолчала, затем уже более мягким голосом произнесла:
— Я ценю вашу преданность, сударь, но вы плохо знаете Вандею, вы получали сведения только от тех, кто противится движению.
— Допустим, что вы правы, предположим, что вся Вандея поднимется на борьбу, соберет войска и не будет скупиться ни на кровь, ни на жертвы, но Вандея не вся Франция!
— После того как вы заявили, что парижане ненавидят лилии и презирают белое знамя, уж не хотите ли вы сказать, что вся Франция разделяет мнение столичных жителей?
— Увы! Сударыня, народу Франции не чужда логика. Это мы с вами гоняемся за химерами и мечтаем о союзе между божественным правом и верховной властью народа, хотя эти понятия и несовместимы друг с другом. Божественное право неизбежно приводит к абсолютизму, а Франция не желает неограниченной монархии.
— Абсолютизм! Абсолютизм! Громкие слова, чтобы пугать малышей.
— Нет, это не просто громкие слова. Они наводят ужас. Возможно, мы ближе находимся к цели, чем думаем; однако, сударыня, с сожалением должен вам признаться: я нисколько не верю, что Бог избрал вашего королевского сына для выполнения опасной миссии, заключающейся в том, чтобы надеть намордник на пасть льва, каким является народ.
