Томас Костейн - Королевский казначей
Кеннеди не торопился с ответом. Он вымолвил только одно слово:
— Нет.
Дювэ не смущало полное отсутствие у Кеннеди желания сотрудничать с ним.
— Говорят, что вы — самый хитрый и умный представитель весьма мудрого народа. Почему вы ничего не поняли в том маскараде, который происходил у вас перед глазами?
— Это случилось по двум причинам.
— Перечислите их.
— Первое, — сказал Кеннеди. — Маскарад, как вы его называете, не происходил перед моими глазами. В это время я был в армии. Я занимался тем, что учил солдат обращению с пушками, и поэтому играл важную роль в подготовке победы Франции. Второе: мне не было известно, что девушка напоминает даму из свиты королевы.
Дювэ захохотал.
— Вам не удалось этого увидеть, когда все в комнате поняли это через секунду?!
— Да, — спокойно заметил Кеннеди. — Я никогда не видел миледи Сорель.
Дамы в зале начали хихикать, но их успокоил стук молотка. Дювэ смотрел на шотландца, как бы сомневаясь в необходимости продолжать допрос. Он решил попытаться еще раз.
— Мы уверены, что вы желаете выяснить правду. Расскажите суду, припоминаете ли вы момент, когда Жак Кер намекал вам, для чего он дает образование девице Марэ?
Кеннеди возмущенно фыркнул:
— Неужели вы думаете, милорд, что если бы он планировал убийство миледи Сорель, он бы стал намекать об этом наемнику с репутацией, как вы сами сказали, «самого хитрого и умного представителя весьма мудрого народа»?
Дювэ потряс в воздухе руками и объявил:
— Свидетель злонамеренно мешает следствию. Нет никакого смысла тратить на него время. Все, кто знакомился с этим делом, поняли, что обвиняемый желал получить выгоду от сходства девицы Валери Марэ с госпожой Агнес Сорель. Каковы были его планы? Девушка обладала живостью, красотой и молодостью. Мы не станем устанавливать, желал ли он с ее помощью увеличить свое влияние при дворе. Суд не станет копаться в политических аспектах этого дела. Каковы бы ни были мотивы обвиняемого, мы уверены только в одном: он не мог воспользоваться своими преимуществами, пока мадам Сорель была жива. И эта возможность дает пищу для многих размышлений. Мы не можем сказать, сколько еще людей могло бы пострадать, если бы факты, связанные со смертью госпожи Сорель, не были бы так быстро обнародованы. Его бесконечные амбиции привели к тому, что этот человек стал угрозой государству! Ему это было прекрасно известно. Может, он собирался избавиться от всяческой оппозиции?
Дювэ помолчал и показал жестом в сторону свидетеля.
— Мы лелеяли надежду, что этот человек, игравший некоторую роль в начале заговора, сможет пролить свет на мотивы поведения обвиняемого. Но мы ошиблись: — Тут Дювэ нахмурился. — Он не желает нам говорить, что ему известно. Что ж, пусть будет так! К счастью, у нас достаточно фактов, чтобы доказать вину Жака Кера. Их у нас больше чем достаточно. Справедливость восторжествует, если даже мы не сможем пойти дальше и откинуть занавес, который скрывает намерения этого лютого убийцы.
Дювэ обернулся к Кеннеди и резко сказал:
— Можете идти.
Шотландец гордо выпрямился и поклонился судьям. Он больше не обращался к Керу, но их взгляды встретились на мгновение. Казалось, что они говорили друг другу: «Привет, дружище!»
3Суд продолжался третий день. Глашатай несколько раз повторил имя первого свидетеля, прежде чем на него откликнулись. Это был небольшого росточка жизнерадостный человек с аккуратной бородкой. Он был похож на ученого.
Дювэ радостно приветствовал человека:
— Доброе утро, доктор.
Форма приветствия показывала, что сложностей с этим свидетелем не предвидится.
— Ваше имя?
— Я — Оливье де Бусс, магистр из Бон-Анфан-де-Сант-Онорэ.
— Вы служите в университете и прибыли к нам издалека, уважаемый доктор, чтобы дать показания в удивительно неприятном деле. Нам могли помочь только вы, и поэтому нам пришлось пригласить вас из Парижа. Я желаю выразить благодарность, уважаемый доктор, от имени присутствующих здесь судей. Перейдем к делу. Доктор, вы когда-нибудь лечили госпожу Агнес Сорель?
— Да, сударь. — Свидетель говорил громким, четким голосом, словно читал лекцию. — Меня вызвали к ней на консультацию вместе с другими докторами из университета. По просьбе Робера де Пуатевана. Это случилось в то время, когда она узнала, что ждет ребенка.
— Это было в Париже?
— Да, сударь.
— Как вы тогда оценивали ее состояние?
Перед тем как ответить, свидетель провел рукой по бороде. Это был его привычный жест.
— Она была очень слаба, плохо себя чувствовала и говорила о том, что скоро умрет. Несмотря на это, сударь, я не считал, что она находится в критическом состоянии. Я очень внимательно исследовал госпожу Агнес и пришел к выводу, что все ее страхи являются результатом… ее деликатного состояния.
— Вы тогда высказали свое мнение? Например, другим врачам?
Свидетель энергично закивал:
— Конечно, сударь. Я никогда не скрываю своего мнения и высказал свою точку зрения всем остальным врачам. Нас было пятеро, включая Робера де Пуатевана. Сударь, мы не спешили делать какие-либо выводы. Мы долго обсуждали состояние здоровья мадам, понимая степень нашей ответственности. Мы не имели права совершать ошибку, а также выражать излишний оптимизм. Мы все тщательно продумали.
— Кто-нибудь из врачей был с вами не согласен?
— Один. Робер де Пуатеван. Он считал, что ее состояние далеко от нормального. Позвольте мне сказать, — свидетель хитро улыбнулся, — наш уважаемый господин Робер наблюдал за госпожой многие годы, он очень хорошо относился к ней и поэтому постоянно о ней беспокоился. Позвольте мне добавить, сударь, что по натуре он далеко не оптимист. Он всегда ждет от жизни худшего. Но в конце обсуждений он согласился с нами.
— Вы считаете, что в тот раз именно вы были правы?
— Да, сударь. Смерть мадам не изменила моего мнения в отношении ее истории болезни. Такого же мнения придерживаются и другие доктора из университета, которые вместе со мной проводили консультацию.
— К сожалению, мы не можем их всех собрать здесь, чтобы они тоже выступили свидетелями. Я уверен, что судьи согласятся со мной, что вы, будучи авторитетом, можете говорить от их имени. Вы видели госпожу Агнес позже?
— Да, сударь. Это случилось, когда она собиралась отправиться из Парижа в аббатство. Мне пришлось два раза навещать ее. Сударь, время родов приближалось, и она стала хуже себя чувствовать, у нее было подавленное настроение. Она считала, что не вынесет родов.
— А вы?
Великий человек из университета самодовольно улыбнулся.
— Судари, мне прекрасно известно, что все дамы, которым вскоре предстоит рожать, боятся одного и того же. Видимо, этого невозможно избежать, ведь конечного результата приходится ждать так долго. Возможно, — он широко развел руки, — это и есть часть наказания Евы. Но подобные страхи совершенно ничего не значат. Я смеюсь над бедняжками, когда они толкуют о своих предчувствиях. Я должен заметить, что мадам Агнес страдала от страхов весьма сильно. Но я еще раз повторяю, что ей не грозила настоящая опасность. Я пытался ей внушить, что после родов она снова станет хорошо себя чувствовать.
