Владимир Митыпов - Ступени совершенства
Уже нужно было уходить, но Меренра медлил. В его душе не было ни страха, ни нерешительности, но только сейчас он постигал разницу между не раз обдуманным намерением и действительным покушением на священную особу фараона — повелителя огромной земли Кеме и многих сотен тысяч людей. Его удерживала важность предстоящего шага, сознание того, что, сделав первый шаг из этой комнаты, он вступит на путь, с которого нет возврата, каким бы страшным ни был его конец. Медленно, словно нащупывая в темноте ускользающую тропинку, Меренра сделал шаг, второй и, очутившись у двери, рывком распахнул ее. Полумрак хранилища дохнул ему в лицо успокоительной прохладой и горьковатым запахом папирусов.
Утомительный шум жаркого дня стих к ночи. Над великой Кеме привычно дрожали звезды и плотный мрак дышал теплом нагретых песков.
Покой ночи извечно служил покровом кровавым событиям, истинную цену и разгадку которых не всегда приносил грядущий день. Но безбрежную реку житейской мудрости они тревожили не больше, чем Хапи — его пороги. Простая жизнь со своими большими и малыми заботами теплилась под кровом убогих жилищ, бросая в темноту кровавый трепещущий отблеск домашних очагов.
Проходя полутемными переулками той части Ахетатона, что была застроена глинобитными лачугами, Меренра думал об их обитателях столь же мало, как о темных кущах деревьев, временами заслонявших багровый серп луны.
За жрецом неотступно следовал Интеф, закутанный, как и Меренра, в темное покрывало. Справа скользили их длинные тени, судорожно переламываясь на всех встречных предметах. Над темным городом висел разноголосый лай собак. Временами он умолкал и тогда пронзительно вонзался в звездное небо одинокий вой тоскующей собачьей души.
По безлюдным, казавшимися бесконечными, улицам Меренра и Интеф дошли до дома начальника войск. У ворот их встретил рослый молчаливый раб. Пока они шли полутемными переходами большого дома, Меренра, полуобернувшись, указал Интефу глазами на шедшего впереди раба. Интеф коротко кивнул.
Начальник войск ждал гостя, возлежа на возвышении, покрытом пестрыми камышовыми циновками. Большая комната ярко освещалась хрупкими алебастровыми светильниками в форме цветов лотоса. Распластанные по стенам фрески воскрешали бранные подвиги хозяина дома.
Увидев входящего жреца, начальник войск встал и шагнул навстречу. Интеф скромно остался за порогом вместе с сопровождавшим рабом.
— Я не слышал колесницы, почтенный Меренра. Ты прибыл на носилках?
Меренра добродушно усмехнулся.
— Чтобы любознательные люди несколько дней гадали, кто же это бывает ночами в закрытых носилках у доблестного начальника войск? И уверяю тебя: во дворце думали бы одно, в Уасете — другое, а болтливые старухи — третье.
Сдержанный воин улыбнулся одними губами и жестом пригласил Меренру к низкому столику, уставленному вином в запечатанных узкогорлых кувшинах, фруктами и серебряными сосудами с освежающими налитками:
— Садись, почтенный Меренра. Перед беседой, как перед походом, полезно смочить горло. А почему твой спутник не входит сюда?
— Это раб, — объяснил Меренра, оставаясь стоять. — Я взял его нести факел на обратном пути.
Начальник войск выжидательно взглянул на жреца, ожидая, как и подобает радушному хозяину, пока гость сядет первым. Легким поклоном Меренра отклонил приглашение, выказывая этим почтение к хозяину дома.
Не настаивая больше, начальник войск начал усаживаться первым.
Меренра, выхватывая из складок одежды нож, сделал стремительный шаг и нанес удар туда, где между склоненной головой воина и краем одежды обнажилось основание шеи. Раздался короткий всхлип. Ловя пустоту скрюченными пальцами, тело начальника войск упало на край стола. Потом в агонии оно сползло на пол, увлекая с собой кувшин с вином. Кровь стремительно растекалась по каменному полу, смешиваясь с темными подтеками вина.
Все еще сжимая нож, жрец склонился над убитым. Убедившись, что воин мертв, он прислушался: в доме царила тишина. Лишь за окном слабо шуршали деревья, да непонятно откуда доносилось еле слышное не то пение, не то плач.
Бесшумно направляясь к выходу, Меренра вдруг, вздрогнув, остановился. Неприятный холодок пробежал по телу. На светлой стене, пересекая ее сверху вниз, лежала зловещая красная тень уродливой человеческой фигуры с огромной круглой головой. Жрец резко обернулся — на нежном полупрозрачном лепестке алебастрового светильника алела удлиненная капля высыхающей крови.
Стараясь подавить невольную тревогу, Меренра выскользнул за дверь. От стены отделилась закутанная фигура Интефа. На безмолвный вопрос жреца он ответил утвердительным кивком. После этого они поспешно и бесшумно покинули дом.
Теперь оставалось самое трудное.
Время уже близилось к полуночи, когда они с юга подошли к дворцу фараона. Здесь в узком глухом переулке к ним присоединилось человек тридцать вооруженных заговорщиков. Это были сильные и бесстрашные воины, тщательно подобранные Интефом.
Бывший начальник дворцовой стражи отлично знал все тайные переходы и расположение стражи. Для проникновения во дворец он выбрал южную сторону с примыкавшим темным садом, откуда временами доносились неясные звуки, принадлежавшие, видимо, прирученным животным, и плеск воды.
— Ждите меня здесь, — прошептал Интеф, зорко оглядывая стены, освещенные призрачным светом ущербной луны. — Нужно проверить выбранный путь.
Ждать обратно Интефа пришлось недолго. Он появился внезапно и бесшумно, словно порождение причудливых теней, отбрасываемых деревьями.
— Все хорошо, но нужно подождать, пока скроется луна, — еле слышно проговорил он, становясь рядом с Меренрой в тени глухой стены.
Тутмос легко перемахнул через высокую дворцовую стену, уцепившись за свисавшие ветви. Мягко ступая по густой траве, он миновал ажурную внутреннюю ограду и очутился в благоухающем кустарнике, росшем у широкой низкой террасы. Она тянулась вдоль всей южной стены дворца.
Вздрагивая от холода под легкой одеждой, он пожалел, что не взял с собой никакого оружия, но тотчас же усмехнулся: столь нелепой была эта мысль...
Нефрэт появилась так неожиданно, что Тутмосу пришлось долго вглядываться, прежде чем он уверился, что она действительно стоит в тени массивной колонны. Повинуясь ее жесту, он медленно, с трудом отрывая от земли ставшие непослушными ноги, поднялся на террасу. Царица молча смотрела на молодого скульптора. Любые слова казались никчемными перед таинственным зрелищем безмолвного мира под тусклой, как догорающий костер, луной. Наконец, опустив глаза, тихо, словно думая вслух, Нефрэт заговорила:
