Жан Ломбар - Византия
Гараиви и Сепеос вошли в казавшийся беспредельным сад и приблизились к древнему дворцу из розового мрамора. Два боковых крыла окаймляли главный розовый портик, перед которым розовел другой портик, венчавший преддверие, вымощенное цветными плитами, соединенный с наружным порталом, также из розового мрамора. Свет, проникавший через пилястры, освещал роскошную лестницу, которая вела в первый и единственный этаж дворца, с многими просветами в стенах, увенчанный куполами по углам. От лестницы проходы расходились в залы, искусно задрапированные тканями в зеленых и золотых узорах. Они поднялись по ней, ведомые седовласым, безбородым старцем в длинном волочившемся одеянии, расшитом тусклыми узорами. До них донесся громкий гул голосов, и скоро они проникли в зал, полный народа.
IV
Через уходивший ввысь купол проникали в зал лучи дня. В глубине он замыкался полукружием стены и был украшен причудливой мозаикой, зеленой и золотой. Медальоны с начальными литерами Иисуса Христа переплетались с лепным кружевом, расцвеченным розетками, отчего удивительные сочетания зеленого с золотым казались еще необычнее. На возвышении стояли пять просторных бронзовых тронов, узор которых изумлял своими полукруглыми спинками в обрамлении женских рук, ниспадающих к сиденьям из слоновой кости, в пурпурных покровах. Стены вокруг возвышения убраны были ниспадавшими тканями, фиолетовыми и пурпурными, сколотыми золотыми орлами, железными копьями и синими глобусами с серебряными звездами. Люди сидели и беседовали на тяжелых деревянных скамьях, на прочных седалищах, стоявших возле стен.
– Близок час, который назначили Никомах и Асбест!
– Да! Но Критолай и Иоанникий хотят ждать.
– Ждать, в то время как Зеленые жаждут рукоплескать человеку, у которого хватит мужества стать Базилевсом!
– Ах, но надо ждать, пока не даст согласия старший Аргирий.
– Но Аргирий, дед Евстахии согласился! Да, согласился.
Вставали, клялись, сомнения рассеивались перед уверениями. Весь зал повторял имена: Никомах, Асбест, Критолай, Иоанникий и Аргирий старейший.
– Мы удивим братьев, – заметил Сепеос, садясь возле усевшегося в стороне Гараиви. – Они не ведают еще об Управде, и я брошу имя Управды им в лицо. Зеленые перейдут на нашу сторону, они хотят биться за истинного Базилевса.
Они стали выжидать, изучая повадки и фигуры людей, без устали поглощенных препирательствами, разводивших руками, в плохо скрытом пылу сталкивавшихся друг с другом, с отверстыми ртами, нос к носу, лицом к лицу. Особо старались вожди партий, образованных Зелеными, боевое усердие которых расточалось бесплодно усобицей пяти братьев, всякий раз, как близился час решительной борьбы за престол. Среди Зеленых выделялся Солибас с лицом, как всегда спокойным, чернобородый, с бесстрашными глазами – в нем чувствовалась какая-то особая сила и самоуверенность.
Раздались звуки органа, приветствовавшие слепцов и подхваченные залом. Медленно раздвинулась тяжелая завеса на бронзовом пруте, соединявшем две колонны в глубине золоченого свода. Слепцы шествовали в роскошных голубых тогах, ниспадавших прямыми складками, и в желтых далматиках с металлическими украшениями. Уборы из искусно подобранных павлиньих перьев переливались на их головах. Широкие коралловые ожерелья окаймляли шеи, а в руках они держали глобусы и серебряные ларцы. Ларцы в виде храмов казались чудом ювелирного искусства – создание безвестных художников резца и молотка.
– Евстахия! – приветствовали девушку, шествовавшую между двух слуг, облаченных в печально зеленые старческие одеяния. Розовая, с полными нежными щеками, с темными ресницами, еще более потемневшими от прикосновения сурьмы, одетая в ткани фиолетовые, пурпурные и голубые, в красных туфлях с причудливыми серебряными аистами на носках, спокойно заняла она, пока рассаживались на изогнутых тронах слепцы, седалище слоновой кости, вперив в собравшихся взгляд хрустальных глаз. Девственная юность ее двенадцати лет, сияющие одежды, очарование ее головы в простом уборе волос, подобно диадеме венчавших ее лоб, в повязке, сверкавшей рубинами и топазами – все это как бы овевало ее лучистым ореолом, осеняющим на иконах святые лики. Слуга подал ей жезл в виде красной лилии, эмалированный, из драгоценного металла. И опустив металлический стебель на колени, она склонила распустившуюся чашечку цветка на плечо и сидела, медленно обводя всех глазами.
Орган прогремел Славословящую Осанну, повторенную внимательным собранием.
Из слепцов поднялся Аргирий, сделал знак, и, погладив изжелта седую бороду, устремил на Зеленых свои пустые глазницы.
– О, Зеленые! Зеленые!
Смолк орган и Аргирий возвестил свое решение, потрясая глобусом в одной руке и ларцом в другой:
– О, Теос! О, Приснодева, Матерь Иисуса! Вот уже сорок лет, как повелел выколоть мне глаза, похитил у меня сияние светоносного солнца коварный, презренный изверг Филиппик за то, что я, Аргирий, хотел освободить Византию от его господства. Разве не достоин я быть возведенным на престол во время бегов Ипподрома, я, Аргирий, в котором течет кровь древнего Феодосия, еще до сих пор хранимого памятью всего народа. Другой Самодержец, сын нечестивого Льва Исаврийского, угнетает сейчас племена Империи, сокрушает православие, хочет изгнать поклонение иконам, славу Святого Креста! Я поднялся, чтобы просить вас, о Зеленые, напасть на мерзостного Константина V и меня, Аргирия, провозгласить Самодержцем Востока.
Произнеся такую речь, он сел. Выступил Никомах. Объявил, что не откажется ради Аргирия от притязаний своих на престол. Разве сможет столь преклонный возрастом Аргирий сохранить державу и ларец – величавые знаки могущества и силы? Пусть минуют четырех остальных и отдадут престол ему, Никомаху, и он воцарится прославленным Базилевсом Самодержцем! Бешено потрясал он голубым глобусом и чеканным, серебряным ларцом, со вставленными в него сияющими красными каплями рубинов и с куполом величиною не больше кулака.
Невольно поднялись остальные слепцы, а Аргирий кусал себе от ярости губы. Они надрывно заговорили все сразу, прельщенные призраком власти, пленявшим их погасший сорок лет тому назад взор. Они взывали к Зеленым, вождей которых подкупали, чтобы иметь в своем распоряжении в нужное время боеспособные войска. Вражда честолюбивых братьев была очень велика, они опьянялись охватившим их безумством, хотя обстоятельства требовали благоразумного согласия.
Более других кричали Критолай и Иоанникий. Они не хотели ждать. Спорили с остальными. Их распри передались публике в зале, распавшейся на спорящие группы. Зеленые, не придя к единодушному решению, обрекали себя на бездеятельность. Выбившись из сил, слепцы сели все разом. Евстахия поводила глазами. Часто присутствовала она на подобных собраниях, всегда кончавшихся взаимными пререканиями, обессиливавшими Зеленых, жаждавших действовать, биться на Ипподроме за провозглашенного ими избранника Базилевса.
