Рафаэль Сабатини - Меч ислама
Это вызвало взрыв негодования среди товарищей Просперо по несчастью. Они взроптали в один голос, стыдя Филиппино, а дель Васто этим не ограничился.
— Синьор, таким приговором вы хотите опозорить человека, но добьетесь совсем другой цели — обесчестите себя.
Филиппино был уязвлен. Человек менее знатный, чем дель Васто, за такие слова отправился бы вместе с Просперо на скамью гребцов. Но с приближенным императора приходилось быть поделикатнее. У Карла V длинные руки.
— Господин маркиз, если вы полагаете, что мною движет злопамятность, то вы неверно меня поняли. Отданный мною приказ не был продиктован ею. Этот человек — не обычный военнопленный. В прошлом году, командуя флотом нашего союзника папы римского, он оставил свой пост, и за это ему надлежит отвечать перед папским судом. Обязанности перед королем Франции предполагают и обязанности перед союзником его величества. Следуя этому правилу, я должен рассматривать этого узника как изменника до тех пор, пока не смогу передать его представителям папского престола. — Он расслабил покатые плечи и развел руками, гнусно улыбаясь: — Вы видите, господин маркиз, у меня просто нет выбора.
Но молодой маркиз ответил холодно и надменно, нанизывая оскорбление на оскорбление:
— Я вижу лишь, что вы искушены в увертках. Ваше представление о долге таково, что достойно презрения любого честного человека. Мнящие себя судебными исполнителями не вправе называться благородными людьми, мессир Дориа.
— Пока вы — мой пленник, вы очень обяжете меня, если ограничитесь лишь тем, что вас касается, — только и смог ответить Филиппино. Он повернулся спиной к маркизу и отрывисто приказал Ломеллино отвести пленника на борт «Моры».
Ломеллино выполнил приказ не раньше, чем выразил свой протест, заявив, что по всем законам войны право потребовать выкуп принадлежит ему — тому, кому сдался Просперо Адорно. Но его грубо оборвали.
— Ты что, не слышал, как я говорил, что он — не обычный военнопленный? Что он — изменник и что мой долг — передать его в руки правосудия? Могу ли я изменить своему долгу ради нескольких дукатов, которые он может тебе принести?
Тем временем дель Васто, разъяренный тем, что произошло с его другом, делал все, что мог. Поскольку с ним, как и с прочими офицерами, обошлись соответственно их рангу и предоставили ему под честное слово свободу передвижения по галере Филиппино, он умудрился послать резкое письмо с протестом маршалу де Лотреку. Проявляя великодушие, Лотрек, верховный главнокомандующий всеми силами, блокирующими Неаполь, потребовал от Филиппино передать ему всех пленников, захваченных при Амальфи. Но Филиппино, блюдя свои личные интересы и обладая присущим всем членам его семьи чутьем на наживу, ответил, что пленные принадлежат господину Андреа Дориа, в интересах которого он и действует. Лотрек продолжал настаивать, напомнив, что Дориа — лишь слуга короля Франции, верховным представителем которого в Италии является сам Лот-рек. Он вновь категорически потребовал, чтобы пленники были отправлены в его распоряжение. Упрямство Филиппино было поколеблено, но не сломлено. Он ответил, что в его инструкциях оговорены условия службы у Андреа Дориа, по которым все захваченные в плен являются собственностью адмирала, а выкуп за них — его военной добычей. Однако ввиду настойчивости маршала Филиппино немедленно готов написать своему дяде письмо с просьбой о более подробных указаниях.
На том дело и остановилось, и Филиппино, исполненный злобы и нерешительности, продолжал удерживать своих узников. Основная их масса и те выкупы, которые они могли бы принести, его не очень волновали. Он скорее готов был отдать их всех Лотреку, чтобы избежать его недовольства, если бы можно было исключить из их числа Просперо. Но им руководила не только злопамятность. Он опасался мести клана Адорно, видя в предприимчивом и вспыльчивом духе его главы угрозу владычеству Дориа в Генуэзской республике. Однако черная мстительность как-то раз побудила его навестить закованного в цепи Просперо Адорно.
В сопровождении Ломеллино и надсмотрщика Филиппино неспешно спустился по сходням «Моры» и подошел к веслу, за которым рядом с Драгутом сидел Просперо. Глядя мимо Просперо, он обратился к корсару, и в его металлическом голосе проскользнули злобные нотки:
— Надеюсь, вам нравится общество, которое я вам подобрал, мессир Драгут. Тот, кто некогда пленил вас, теперь делит с вами весло. Для вас в этом заключается некая утонченная месть, не так ли?
Драрут прямо и бесстрашно посмотрел на него снизу вверх, скривив губы.
— Кого из нас вы хотите раздразнить своей рыцарской учтивостью? — спросил он.
Глаза Филиппино сузились.
— Будь вы за веслами поодиночке, каждый являл бы собой отвратительное зрелище. Вместе вы — нечто большее. Эта картина доставит удовольствие господину Андреа Дориа, когда он ее увидит.
— Или любому другому бесстыдному негодяю, — сказал Просперо.
— Ха! — Широкие губы Филиппино разомкнулись в усмешке, обнажив зубы. Он погладил свою жидкую бородку. — И ты еще говоришь о стыде, жалкий дезертир?
— Я говорю о бесстыдстве. Это вам ближе. Глядя на Драгут-реиса и меня за одним веслом, вы, возможно, вспоминаете, как я спас доброе имя господина Андреа при Гойалатте. За это вы можете назвать меня глупцом, и я с вами соглашусь. Видите ли, я был молод и еще не знал жизни. Я верил в благородство и благодарность, в честь и достоинство, в другие качества, которые так и остались вам неведомы.
Филиппино резко повернулся к стоящему позади него надсмотрщику.
— Дай мне плетку, — приказал он.
Но тут вмешался Ломеллино, который смотрел на происходящее с той же тревогой, с какой взирал на надсмотрщика, приковывавшего Просперо к скамье. Может быть, в нем заговорила честь. Или, зная, как обстоят дела в Генуе, он опасался заката звезды Дориа, что повлечет за собой падение Фрегозо и возвращение к власти Адорно. А при этом плохо пришлось бы тем, кто издевался над Просперо в час его поражения. Как бы то ни было, он предостерегающе поднял руку.
— Что вы собираетесь делать?
— Что я собираюсь делать? Вот возьму плетку — и увидишь! Ломеллино дал надсмотрщику знак отойти. Его узкое лицо приняло решительное выражение.
— Просперо Адорно сдался в плен мне. Хватит того, что вы украли мой выкуп. Но он пока еще мой пленник. Я пошел вам навстречу, дав приковать его к этому веслу. С нас обоих довольно и этого срама.
— Никколо! — Филиппино был вне себя от ярости. — Ты слышал, что сказал мне этот пес?
— И что ты сказал ему… Да, я слышал. Еще секунду Филиппино кипел от гнева, потом рассмеялся, чтобы скрыть замешательство.
