Кирилл Кириллов - Афанасий Никитин. Время сильных людей
Михаил опустил голову и шевелил губами, словно что-то подсчитывая про себя или заучивая наизусть. Афанасий же просто наслаждался твердой землей под ногами, чириканьем птиц, запахом молодых клейких листочков, видом ноздреватого снега, оставшегося еще в тенистых местах, и теплыми солнечными лучами, дробящимися в мешанине веток.
К реальности его вернул Михаил. Схватив друга за рукав, остановил на тропе:
— Чуешь, варевом каким-то пахнет? Близко деревня.
— Да, — принюхался Афанасий. — Близко. И собаки брешут, кажись.
— Поостережемся, может, лесом зайдем?
— Ежели б мы с отрядом воинским пробирались да приступом ее брать хотели, стоило бы на брюхе подползать. А так только угваздаемся. В полный рост пойдем. — Он хлопнул друга по плечу, да так, что тот аж присел.
— В полный рост? Афоня, ты чего задумал?
— Сам узришь! — бросил тот через плечо, уверенно ступая по тропе.
— Мира Заступница, Матерь Всепетая! Я пред Тобою… — начал Михаил охранную молитву, да не докончил. Перекрестившись наскоро и сплюнув через левое плечо, бросился вслед за другом, который уже подходил к границам деревни.
Хотя вокруг не было видно ни пахоты особой, ни других промыслов, деревня была зажиточная. Окружал ее частокол из толстых бревен. Тяжелые створки ворот, для красоты выложенные рейками «елочкой», были распахнуты. За ними виднелись основательные срубы с палисадниками и огородами, в коих росли больше цветы, чем репа и брюква. У домов вольготно ходили куры и гуси, пухлые кабанчики беззаботно похрюкивали в грязи. Взмыкивали коровы на дневной дойке. Лошадь, запряженная в груженую телегу, меланхолично брела по улице, отмахивалась хвостом от слепней.
— Кучеряво живут, — пробормотал Михаил, оглядывая это богатство.
— Видать, не мы первые, на ком они поживились, не мы и последние, — ответил Афанасий, в груди которого начинала закипать холодная ярость. Распрямив плечи и выпятив грудь, он зашагал прямо к воротам.
Михаил поежился — ему было не по себе. Он не мог понять, что пугало его сильнее — мужики-разбойники или Афанасий, явно задумавший что-то отчаянное.
В воротах дорогу им заступили дюжие молодцы с батогами на плечах. Вроде не из тех, кто помогал купцам на берегу стащить с мели корабль и расстаться с товаром.
— Куда прешь? — грубо вопросил один.
— Старосту вашего повидать хотим, — ответил Афанасий.
— С какой надобностью? — спросил парень, подозрительно оглядывая богатырскую стать Афанасия и саблю Михаила.
— А ты кто такой, чтоб перед тобой ответ держать? — спросил его сын кузнеца.
— Начальник стражи, — подбоченясь, ответил тот, хотя было видно, что напор Афанасия его смутил.
— Тогда бери ноги в руки и дуй до старосты. Молви, купцы с реки к нему пришли. Предложение делать.
Начальник хотел что-то возразить, но, взглянув в пылающие холодным огнем глаза Афанасия, отступил. Потупился. Потом выпрямился и нарочито грозно велел бежать к старосте помощнику, снабдив просьбу злым подзатыльником. Тот сорвался и понесся по улице, громко топоча лаптями по утоптанной земле.
— И что теперь? — спросил Михаил.
— За ним пойдем. — Афанасий растолкал плечами оторопевших стражников и поспешил вслед за гонцом.
Михаил старался не отставать от приятеля, сжимая эфес сабли.
Начальник караула, расстроенный таким небрежением, со всего маху саданул кулаком по створке ворот. Скривился. Зашипел сквозь зубы, баюкая ушибленные пальцы. Но на душевные и телесные его терзания уже никто не обращал внимания, даже свои караульные.
Дом старосты, как и ожидалось, был самым справным в деревне. Невысокий, чтоб богатство хозяина было видно с улицы, забор. Три этажа. С маковками, резными наличниками и высоким крылечком под крышей, подпирали которую колонны с витиеватым узором.
Афанасий пинком распахнул калитку рядом с воротами и вошел, не спрашивая разрешения и не обращая внимания на удивленные взгляды дворни. Шедший следом Михаил только пожал плечами — мол, я и сам тут ни при чем. Афанасий стремглав взлетел по лестнице. Миновал сени. Оттолкнув сунувшуюся поперек дороги бабу с пустым ведром в руках, они с Михаилом вошли в горницу, в которой как раз заканчивал свой доклад отосланный подзатыльником караульный. Не крестясь на образа и не желая здравия, Афанасий вышел на средину комнаты и остановился, уперев руки в боки.
За большим столом пировали деревенские. Десятка полтора мужиков, в большинстве те, что были на берегу. Староста сидел во главе, держа в одной руке ендову[14] с питием, а в другой — хрусткий малосольный огурчик. Завидев купцов, он так и замер, не донеся его до рта. Остальные тоже оглянулись, недоуменно уставившись на нежданных гостей.
— Удачное завершение дела отмечаете? — спросил Афанасий.
— Вы это… Чего пришли-то? — первым опомнился староста.
— Свое пришли забрать, а то и вашего слегка попросить, за обиду, — спокойно ответил сын кузнеца.
Староста понял, что изворачиваться и отрицать бессмысленно, но смелость и наглость Афанасия его разозлили. А когда он сообразил, что отбирать имущество пришли всего два человека, — и позабавили.
— И как же ты решил это сделать, путник? — В голосе старосты послышалась издевка.
— Если сами отдадите, то добром, если нет… — Афанасий многозначительно покачал перед носом старосты пудовым кулаком.
Из-за стола поднялся огромный, как медведь, детина, ликом похожий на главаря. Сын али племянник. Приблизился к Афанасию, дыша квасным перегаром. Ухватил купца за ворот:
— А если мы тебя сейчас…
Договорить он не успел. Афанасий коротко, без замаха ударил его кулаком в подреберье. Дух со свистом вышел через стиснутые зубы. Парень упал на бок и закрутился по полу, елозя ногами и выпучив глаза. Рот его беззвучно открывался в тщетной попытке вдохнуть хоть немного воздуха. Другой детина неожиданно вынырнул откуда-то сбоку и тут же отлетел назад, получив локтем в лицо. Ударился затылком о стену и затих.
Афанасий шагнул вперед, опрокидывая скамейку, на которой сидело полдюжины мужиков, и, переступая через руки и ноги, добрался до старосты. Положил ему на затылок ладонь и с хрустом вдавил его лицо в блюдо с квашеной капусткой.
Несколько мужиков, опомнившись, навалились на Афанасия, как гончие на медведя. Не отпуская старосту, купец повел плечами, и они разлетелись в стороны. Другие мужики, похватав кто что, поднялись из-за стола. Мишка встал спиной к спине друга и выхватил саблю. Она засверкала в его руке, выписывая сверкающие восьмерки.
— Не доводи до греха, православные! — крикнул он, срываясь на визг.
