Рафаил Зотов - Таинственный монах
— Ради Бога воздержись, Михайло Иванович. Помни, что нас никто не должен узнать.
Знаю, честный отец, но ручаюсь и за то, что если кому-нибудь посчастливится нас узнать, то уж верно не доведется рассказать о том никому, — гневно отвечал Соковнин.
В это время приезжие толпою вошли в избу и высокий, в боярской, богатой одежде мужчина вскричал, обращаясь к хозяину:
— Ты что же не отворяешь?
— Эти приезжие не велят, потому значить тесно, а они заплатили за ночлег деньги. Я, пожалуй, и отступился бы от их денег и впустил бы тебя, боярин, а они не дозволяют.
— Что вы за люди и как смеете здесь разбойничать, — крикнул боярин, подступая к Соковнину.
— Мы купцы, а не разбойники, господин боярин, и едем в Москву с товарами. Уговорились с хозяином за хорошую плату, чтобы он никого кроме нас не впускал в избу и кажется имели право требовать от него выполнения условий, — отвечал Соковнин.
— Ты сделаешь лучше, если замолчишь. Уж больно ты речист не кстати, возразил с надменностью боярин.
— Молчать я не желаю, — с запальчивостью сказал Соковнин.
Тут подошел к спорящим монах и боярин увидя его, сказал:
— Ба! Да в вашей комнате и монах! Как ты очутился между ними, честный отец?
— Из Смоленска пристал к ним, чтобы безопаснее добраться до Москвы, — смиренно отвечал монах. — До сегодняшней ночи не могу нахвалиться этими добрыми людьми. Что же касается до уговора с хозяином, то воистину он обещал никого более не впускать в свою избу. Разумеется, мы не знали, что стучится боярин, а то сами вышли бы к тебе навстречу.
"Эти слова монаха успокоили боярина и он обратись к своим слугам, сказал:
— Что же вы стоите здесь и забыли, что княгиня с Машей в кибитке, под дождем. Ступайте, ведите их сюда поскорее, а ты, хозяин, разведи огоньку, чтобы обсушиться.
Потом, обратись к Соковнину, он прибавил:
— А ты, бойкая башка, поищи себе ночлега с своими товарищами в других избах, да убирайся поскорее.
— Не беспокойся, боярин, они сейчас уйдут, — отвечал тот, низко кланяясь боярину и сделав знак Соковнину и Грише.
А ты, честный отец, оставайся побеседовать со мною, я уважаю духовных лиц, — сказал боярин, обращаясь к монаху.
С видимым неудовольствием Соковнин и Гриша стали собираться выйти из избы, как в нее вошли княгиня и Маша. Помолясь на образа и, поклонясь на все стороны, старшая сняла свою фату, открыв приятное, полное, но уже не молодое лицо. Бархатный, пунцовый кокошник и такого же цвета сарафан обнаруживали знатность рода и богатство приезжей дамы. Она села в передний угол и приказала позвать для своего вечернего туалета двух девок из ближней повозки и велела также Маше снять ее фату, что последняя беспрекословно исполнила. Увидав Машу, Гриша, находившийся еще в избе, остолбенел. Он еще ни разу не видал девушки знатного рода, так как в те времена считалось не позволительным являться пред мужчинами с открытым лицом. Вид Маши произвел на него необычайное впечатление. Ей было шестнадцать лет, рост её был величественный, а красивое лицо выражало ангельскую доброту. Она заметила, как Гриша вперил в нее свои жгучие глава, вспыхнула от стыда, потупила глаза и отвернулась вполоборота. Гриша опомнился не ранее, как дядя дернул его и приказал идти за Соковниным, что и было исполнено. Монах уже радовался в душе, что все обошлось благополучно, как вдруг вбежал боярский слуга и объявил, что прислуга, хотевшая поместиться в соседней избе, выгнана оттуда,
— Это верно опять купцы! Ну, на этот раз, я с ними не буду церемониться, — вскричал боярин, намереваясь выйти из избы.
Но монах остановил его и стал убеждать, что его милости не пристойно вмешиваться в дрязги челядинцев, быть может пьяных и просил дозволить ему уладить дело. Боярин и на этот раз согласился с монахом, как вдруг снова вбежал окровавленный боярский слуга и сообщил, что эти мнимые купцы не иное что, как разбойники, которые, вынув из повозок мушкеты и сабли, рубят без пощады боярскую прислугу. Это известие встревожило женщин и они бросились к боярину с мольбами о защите их.
— Не бойтесь ничего! Быть не может, чтобы это были разбойники. Больше ничего, как простая драка. Вот я их сейчас уйму, — вскричал боярин, заткнув за пояс пистолеты, схватив саблю и выбегая из избы.
На дворе была схватка в полном pasrapt. Стрельцы действительно пустили в ход оружие. Гриша бегал по двору, стараясь, насколько было возможно, защищать приезжих от разъяренных стрельцов.
— Боярин вмешался в толпу. Тем временем Соковнин и еще два стрельца ворвались в избу, где княгиня и Маша, стоя на коленях, со слезами молились о спасении.
В это время в избу вбежал Гриша и стал защищать княгиню с дочерью её, на которых набросился Соковнин, говоря:
— Стыдно, братцы, обижать беззащитных женщин!
— Прочь отсюда, молокосос! — вскричал Соковнин, налетая на Гришу с обнаженною саблею.
В это время вбежал в избу монах и видя, что жизнь Гриши в опасности, хотел выбить из рук Соковнина саблю тяжеловесною палкою, но удар пришелся по голове Соковнина и последний упал без чувств.
— Дело сделано. Молчи, сюда идут. В избу вбежали стрельцы и с ужасом увидели Соковнина мертвым. Монах объявил им, что убитый пал под ударами слуг князя, которых он уже успел выгнать. Сказав это он приказал собираться в дорогу. Вскоре вошел раненый боярин, опираясь на руки своих слуг. В изнеможении он цодал руку монаху, благодаря его за то, что он вырвал его из рук стрельцов; а княгиня указала своему супругу на Гришу, как на спасителя Маши. Причем боярин сказал, обратясь к Грише.
— Спасибо тебе, молодец. Постараюсь не остаться при случае в долгу.
ГЛАВА VIII.
Прибывшие в Москву с монахом стрельцы поступили в распоряжение Щегловитого, который всеми силами старался поддерживать власть правительницы Софии, у которой постоянно собирались её единомышленники и придумывали меры к утверждению за нею единодержавной власти. Но все их планы разлетались вдребезги. В одном из таких ночных собраний участвовал и Гриша вместе со своим дядею, который по речам своим казался сторонником Софии. Но Гриша не сочувствовал ни речам дяди, ни говору бояр и стрелецких начальников? участвовавших в этих собраниях. Намерения собеседников он считал противозаконными, преступными и только железная воля над ним дяди, сдерживала его от окончательная намерения высвободиться из преступной партии злоумышленников. Возвращаясь из этого собрания, он неоднократно обращался с вопросами к монаху, но тот сурово отвечал ему:
— Молчи!..
Когда они вышли за Боровицкие ворота и миновали Лебединый пруд, монах пошел тише и обратись к Грише сказал:
