Генри Хаггард - Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита (сборник)
Как только мы приблизились к нему, войска двинулись. Голова сэра Куртиса была обвязана, но взор его был ясен, как всегда. Около него находился Умслопогас с окровавленным топором в руках, свежий и довольный.
— Что случилось, Квотермейн? — крикнул он.
— Скверная весть! Открыт заговор убить королеву завтра на заре! Альфонс здесь, он убежал от Зорайи и подслушал разговор Насты со жрецами!
Я повторил ему слова Альфонса. Сэр Куртис побледнел как смерть, и челюсть его затряслась.
— На рассвете! — пробормотал он. — Сейчас уже закат солнца. Светает раньше четырех часов, а мы ушли за сотню миль от Милозиса. Что делать?
Меня осенила внезапная мысль.
— Ваша лошадь не устала?
— Нет, я недавно сел на нее, когда первую лошадь убили подо мной.
— Моя тоже. Сойдите с лошади, пусть Умслопогас сядет на нее. Он отлично ездит верхом. Мы должны быть в Милозисе до рассвета, а если не будем… Нет, вам нельзя бросать сражения: если увидят, что вы уехали, это решит судьбу битвы! Победа еще не за нами. Останьтесь здесь.
Он сейчас же слез с коня, и Умслопогас вскочил в седло.
— Прощайте! — крикнул я. — Пошлите тысячу всадников вслед за нами через час, если будет возможно. И отправьте одного генерала на левый фланг, чтобы принять командование и объяснить людям мое отсутствие.
— Вы сделаете все, что возможно, чтобы спасти ее, Квотермейн? — спросил он еле слышно.
— Да, будьте уверены в этом. Поезжайте с Богом!
Он бросил последний взгляд на нас и, сопровождаемый штабом, галопом поскакал вперед, к войску.
Мы с Умслопогасом оставили поле сражения и, как стрелы, пущенные из лука, полетели по равнине и через несколько минут очутились далеко от убийств и запаха крови. Шум сражения, крики и рев долетали до наших ушей, как звуки отдаленной бури.
Глава XXI
Вперед! Вперед!
На вершине холма мы остановились на миг, чтобы дать передышку лошадям, и оглянулись на поле битвы, которое расстилалось перед нами, озаренное красноватыми лучами заходящего солнца. Особенный эффект этой картине придавал отблеск сверкающих на солнце мечей и копий на зеленом фоне равнины. Все ужасное в этой картине казалось незначительным, когда мы смотрели на нее издалека.
— Мы выиграли день, Макумазан! — произнес зулус. — Войска Королевы ночи рассеяны, они гнутся, как раскаленное железо, и дерутся, как безумные! Но, увы, неизвестно, чем окончится битва. Тьма собирается на небе, и мы не сможем в темноте преследовать и убивать врагов! — он печально покачал головой. — Но не думаю, что они захотят снова драться, мы хорошо угостили их. Хорошо быть живым! Наконец-то я видел настоящее сражение и настоящее войско!
В это время мы ехали вперед, рядом, и я рассказал ему, куда и зачем мы торопимся, и добавил, что если мы не успеем, то вся война бесцельна и сотни людей, погибших в сражении, пали напрасно!
— Сотня миль, и только две лошади! Надо приехать на место раньше зари! — воскликнул зулус. — Вперед, вперед, Макумазан! Мы должны постараться и хорошенько поколотить старого колдуна. Старый прохвост хотел сжечь нас, а теперь стремится убить Светлую королеву. Это так же верно, как то, что меня зовут Дятлом. Будет жива Нилепта или мертва, но я оторву ему бороду. Клянусь головой Чеки!
Он помахал топором и поскакал галопом. Темнота сгустилась над нами, но, к счастью, светила полная луна и дорога была хорошо видна.
Наши великолепные лошади неслись вперед как ветер, миля за милей. Мы проезжали по склонам холмов, через широкие равнины, не останавливаясь ни на минуту, в тишине, нарушаемой лишь стуком копыт. Ближе и ближе вырастали голубоватые холмы, мимо которых мы пронеслись как призраки, в окружающей темноте. Вот мелькнули пустынные деревушки, погруженные в сон, и собаки встретили нас меланхоличным лаем. Мы скакали по белой, озаренной месяцем дороге, час за часом, целую вечность! Пригнувшись к шеям лошадей, мы молча прислушивались к их глубокому дыханию и равномерному стуку копыт. Возле меня, будто мрачное изваяние, верхом на белой лошади ехал Умслопогас, изредка указывая своим топором на холмы и дома.
Все дальше и дальше неслись мы в окружающем мраке и тишине. Наконец я почувствовал, что моя превосходная лошадь начала уставать. Я взглянул на часы: было около полуночи, и мы успели проехать половину пути. На вершине ближайшего холма протекал маленький ручей, который я хорошо запомнил. Здесь мы остановились, решившись дать лошадям десять минут отдыха. Мы сошли с коней, и Умслопогас помог мне, потому что от усталости и волнения рана моя разболелась и я не мог пошевелиться. Лошади обрадовались передышке, потому что пот лил с них крупными каплями, пар валил столбом.
Оставив Умслопогаса с лошадьми, я поспешил к ручью напиться воды. С начала битвы я не брал ничего в рот, кроме глотка вина, и усталость моя была так сильна, что я не чувствовал голода. Освежив водой горевшую голову и руки, я вернулся и сменил зулуса. Затем мы позволили лошадям сделать несколько глотков — не больше и силой увели бедных животных от воды. Оставалось еще две минуты отдыха, и я использовал их, чтобы размять онемевшие ноги и осмотреть лошадей. Моя кобылка, видимо, измучилась, потому что совсем повесила голову и глаза ее были печальны. Но Дневной луч, великолепный конь Нилепты, был еще свеж, хотя всадник его весил больше меня. Несмотря на усталость, глаза его были ясны и блестели. Прекрасный конь гордо держал красивую голову и вглядывался в темноту, словно говорил нам, что, даже если ему придется умереть, он пробежит пятьдесят миль, оставшихся до Милозиса.
Умслопогас помог мне сесть в седло, вскочил в свое, не касаясь стремян, и мы поехали, сначала медленно, потом быстрее. Так пролетели мы еще десяток миль к длинному, утомительному подъему… Моя бедная лошадь спотыкалась три раза и готова была упасть на землю вместе со мной. На вершине, куда мы поднялись наконец, она собрала последние силы и побежала конвульсивной поступью, тяжело дыша. Еще три, четыре мили…
Вдруг бедная лошадь подпрыгнула, споткнулась и упала прямо на голову, а я, выброшенный из седла, покатился в сторону. Пока я поднимался, мужественное животное посмотрело на меня грустными, налитыми кровью глазами, уронило голову и издохло. Сердце его не выдержало. Растерянные, мы молча смотрели на него. Нам предстояло сделать более двадцати миль до рассвета, а в нашем распоряжении оставалась всего одна лошадь.
Зулус молча спрыгнул с коня и помог мне сесть в седло.
— Что ты хочешь делать? — спросил я.
— Бежать! — ответил он, ухватившись за мое кожаное стремя.
