Энн Бенсон - Огненная дорога
Видно было не очень отчетливо, но для первого знакомства достаточно; позднее у нее будет время узнать этого человека получше.
— Привет, Алехандро, — негромко сказала она.
И оглянулась на Тома. Его глаза взволнованно блестели, отражая в точности те чувства, которые испытывала она сама, пусть даже он не понимал всей глубины проблемы. Брюс, безусловно, среагировал бы иначе; он вежливо указал бы, что все это выглядит просто глупо, а сама она производит впечатление человека, одержимого навязчивой идеей и неспособного логически мыслить. Не сумев найти нужный крошечный сегмент ДНК среди всего народонаселения страны, она рассчитывает обнаружить его у какого-то древнего, давным-давно умершего еврея. Это абсурд.
И все же это несомненно было возможно. Он в точности отвечает требуемым параметрам.
— Алехандро, я очень нуждаюсь в том, чтобы получить кое-какие ответы, — сказала Джейни, обращаясь к человеку с карими глазами. — А ты, похоже, всегда знал их.
Двадцать семь
Обыкновенный каменный дом с соломенной крышей был, скорее всего, давно покинут прежними его обитателями. Он стоял чуть в стороне от дороги и был оттуда почти не виден. Крепкий, способный защитить в любую непогоду; в общем, вполне подходящее место для штаб-квартиры мятежников. Они не нашли ни разложившихся тел внутри, ни свежих могил поблизости, из чего сделали вывод, что прежние хозяева либо сами покинули дом, либо навлекли на себя гнев своего господина и были изгнаны. Места под крышей вполне хватало для трех человек и двух лошадей, и прочные каменные стены, несомненно, не пропустят град стрел, если до этого дойдет.
Неподалеку протекал ручей с водой достаточно чистой, чтобы напоить коней, к тому же от прежних хозяев остались бочки, в которых можно накапливать дождевую воду, а если дождей не будет, наполнить их предварительно отфильтрованной водой для приготовления пищи и питья. Расположенный неподалеку луг годился для выпаса и тренировки лошадей; там же крестьяне, которых предстояло собрать, могли быть чудесным образом превращены в воинов, способных бороться за дело свободы. В округе водилась мелкая дичь, так что голод новым обитателям дома не грозил.
Кэт и Алехандро быстро освоились в доме, ведь за десять лет бродячей жизни им не раз приходилось обживаться на новом месте. Гильом слушался их во всем, поскольку дом был выбран прежде всего в его интересах. Алехандро не раз и не два пытался убедить Кэт покинуть Гильома, поскольку было ясно, что, оставшись с ним, они со временем могут подвергнуть себя опасности. Но тщетно, и по настоянию Кэт они остались.
Как это было у них заведено, первым делом они навели чистоту и убрали все ненужное, брошенное прежними хозяевами. Алехандро обстругал для Кэт ровную палку, она набрала соломы и, привязав ее кожаным ремешком к палке, получила подобие метлы. После чего занялась уборкой, поскольку, по ее понятиям, это было женское дело; мужчины должны заниматься тем, на что требуется сила.
«Кроме того, — еще прежде много раз говорила она ему, — у тебя терпения не хватит убраться так тщательно, как женщина».
Алехандро смотрел, как она выметает сор и насекомых, как пыль поднимается вокруг нее столбом, и перед его внутренним взором возникла…
…маленькая девочка, которая храбро работала метлой в доме матушки Сары, торопясь успеть до того, как ему станет совсем худо. Сметала паутину, взбивала соломенную постель, охапками таскала хворост и боролась со слезами, вытирая их грязными ручонками; а он в это время сидел, обмякнув и дрожа, а потом рухнул на соломенный тюфяк, в объятия чумы. И то, поднимется он или нет, полностью зависело от этой девочки, от силы ее воли.
Как и тогда, теперь она делала то, что требовалось.
Постепенно и Каль втянулся в рабочий ритм, и возникло ощущение, будто он всегда был с ними; он даже стал делать многое из того, чем прежде занимался Алехандро, — словно молодой самец с бархатистыми рогами, постепенно отбирающий бразды правления у престарелого вожака. Кэт вымела всю грязь, пыль и паутину, а рыжеволосый христианин натаскал охапки хвороста для обогрева ночью и приготовления еды. Покончив с этим, Гильом притащил огромное количество соломы для постелей и свалил ее большой грудой в углу.
— Куда класть? — спросил он.
Кэт и Алехандро замерли, оставив свои дела. Кэт смотрела на Алехандро, он переводил взгляд с нее на француза и обратно. В воздухе повис невысказанный вопрос, требующий немедленного ответа.
— Père, мне нужно поговорить с тобой, — в конце концов сказала Кэт, бросив взгляд на Гильома.
Он кивнул и вышел наружу.
Когда они остались одни, дочь мягко положила руку на плечо отца.
— Он хороший человек, père. Ты даже не представляешь, какого прекрасного защитника избрал для меня.
Алехандро погладил ее волосы и грустно улыбнулся.
— Думаю, избирал не я, дочь; наверное, это сделал Бог.
— Тогда, надеюсь, ты поймешь мое желание перед Богом и людьми назвать его своим мужем.
— А он возьмет тебя в жены?
— Это нужно спросить у него.
Ему не хотелось убирать руку с ее волос; они вызывали ощущение чистоты и прохлады, удивительно знакомое, не раз испытанное с тех пор, как он впервые учил ее расчесывать их.
— Нужно?
— Да, père. Нужно.
Она совсем взрослая женщина, понял он, не та маленькая девочка, которую он увез из Англии; осознавать это было грустно. Но что поделаешь? Он знал, что от него требуется.
— Гильом! — громко крикнул он, отдернув руку.
В дверном проеме возник молодой человек и бросил быстрый взгляд на Кэт. Она улыбнулась ему и опустила взгляд.
Некоторое время мужчины молча смотрели друг на друга, потом Алехандро сказал:
— По словам моей дочери, ты хочешь поговорить со мной.
Оглядывая опустевшую комнату, де Шальяк не увидел ничего, напоминающего о том, что совсем недавно тут жил человек, — кроме аккуратно сложенной одежды.
«Он не оставил никаких следов своего присутствия».
Даже ночной горшок был пуст. Алехандро пришел без ничего и ушел ни с чем, оставив единственный предмет, который охранник сумел вырвать у него во время бегства, и еще небольшое состояние в золоте.
Такое поведение вполне понятно; за годы скитаний он стал бродягой, и обретенные бродяжьи привычки никуда не делись.
«Это разумно, — рассуждал де Шальяк, — поскольку ни один еврей не знает, когда ему в очередной раз придется срываться с места. Лучше быть всегда наготове».
Однако зачем он сделал так, что даже его дух исчез отсюда? Почему не оставил хотя бы слабый след удивительной, странной, такой неотразимо привлекательной натуры? Хотя… у де Шальяка осталась рукопись, и, конечно, что-то от этого человека сохранилось в ней. Однако разделить это ощущение де Шальяк мог только с Фламелем, а Фламеля, конечно, прежде всего огорчит то, что перевод так и остался незавершен.
