Николай Зарубин - Надсада
— А справишься? — сомневалась сестра. — Не рано ли голову стал задирать?
— «Дело ты знаешь, знаешь людей, производство, вот и вникай» — это слова самого Володьки, — торжественно закончил Виктор. — С завтрашнего дня и начинаю вникать.
«И в самом деле новости. Надо бы поговорить с Володей», — решила про себя Люба.
Намерение свое не стала откладывать в долгий ящик, а в тот же день, оставив сына на попечение матери, на подаренном некогда отцом жигуленке отправилась в контору брата, где, она знала, тот проводил свою еженедельную планерку.
Ее отношения с Владимиром, после смерти отца, остались ровными: наметившееся отчуждение своего развития не получило и каждый из них остался при своем. Встречались, справлялись о здоровье близких, толковали о том и о сем и не более того. Но потребность друг в друге не пропадала, и оба это хорошо чувствовали: Любовь Степановна не могла не уважать брата за силу чисто беловского характера и умение поставить собственное дело; Владимир Степанович не мог не уважать в сестре ее независимый нрав и способность высказать в глаза кому бы то ни было все, что она думает о человеке. К тому же сестра успела проявить себя как прекрасный врач и по значимости собственной фигуры была одна из первых людей Присаянского района.
Владимир был рад приезду сестры, ведь она была, как он надеялся, единственным человеком, способным и выслушать, и пожалеть, и не осудить. Так оно и было.
— Больше всего мне жаль бездарно прожитых с Мариной почти двадцать лет, — говорил Белов.
— Почему же бездарно? — возражала Люба. — Ты — работал, поднял свое дело, она тебе в том не мешала. У тебя все эти годы был угол, где ты мог отдохнуть, собраться с мыслями. Ко всему прочему ты — человек сложный, склонный к крайностям, в отношениях с людьми — неровный, хотя вместе с тем — целеустремленный, организованный, хорошо представляющий, что тебе надо в этой жизни. Прожить с таким целых двадцать лет — это, знаешь, терпения требует великого. По-настоящему-то ее надо пожалеть, а не тебя. Но если уж вошла в твою жизнь другая женщина, то и это надо принять как Божью данность. Я, Володя, в церковь не хожу, но в некое высшее предначертание судьбы — верю. Может, когда-нибудь и в церковь пойду.
— Знаешь, Люба, я в последнее время все думаю: а не построить ли мне в самом деле церковь? Небольшую и непременно в Ануфриеве? — признался в сокровенном.
— И — построй. Только такое должно проистекать из самой глубины души, тогда и люди поверят, что ты это делаешь для них, а не для себя.
— Вот ты все о людях и о людях. А нужна ли им церковь? — в сердцах возразил сестре. — Они чаще ходят в магазин за водкой…
— Построишь, и меньше станут ходить в магазин. И это уже будет победа. Твоя собственная победа: над самим собой и своими сомнениями, над разрухой в душах людей, над обстоятельствами, над всеобщими пьянством, раздраем в семьях, убожеством человеческих интересов. Да мало ли над чем.
— Я сегодня, сестренка, у тебя, как на исповеди, — признался Белов. — Знаю ведь, что все сказанное мною останется только между нами, и пользуюсь тем.
— И почаще пользуйся, — улыбнулась Любовь Степановна. — Мы ведь родные друг другу, одна кровь и, значит, одна судьба. В данном случае я имею в виду единую, общую для нас всех, Беловых, судьбу, как бы скрепленную печатью рода, которая предопределена породой.
— Как точно ты подметила — «единую для всех Беловых судьбу, скрепленную печатью рода». Надо же так точно определить, — удивлялся окончательно успокаивавшийся Владимир, мысли которого после разговора с сестрой обретали нужное направление. — Что до церкви, то есть у меня сомнение относительно самого поселка. Временный он.
— А ты сделай его не временным. Разве оскудел наш край природными богатствами? При разумном подходе, даже к тому же лесу, можно Ануфриево превратить в перспективный развивающийся поселок. И дома здесь надо строить не брусовые, а совершенно другие.
— Я уже кое-что в этом направлении предпринял, но до поры до времени помолчу.
— И помолчи.
* * *До упомянутого разговора с сестрой Владимир Белов побывал в Петербурге у Людмилы, которую не видел более месяца и уже не мог переносить затянувшуюся разлуку.
В небольшой квартирке Людмилы Вальц они провели, никуда не выходя, несколько дней — все никак не могли наглядеться друг на друга, наговориться, надышаться.
Потом она повезла его по городу, по знакомым. В первые же минуты, как только узнавали, что он из сибирской глухомани, новые знакомые спрашивали примерно об одном и том же:
— А правда ли, что у вас медведи задирают людей прямо на улицах?
Или:
— А правда ли, что у вас можно пройти или проехать до сотни километров и не встретить ни единого человека?
Или еще:
— А правда ли, что у вас и дорог-то нету, а люди до сих пор ходят по звериным тропам?
Белов никого не разубеждал.
— Да, — отвечал он степенно. — Бывает, что и заходят. Был случай, когда один такой медведь-шатун задрал молодую женщину по имени Раиса. Потом медведя пристрелил охотник по фамилии Воробьев.
— У нас действительно есть места, как, например, в Присаянье, где можно пройти верст двести и не встретить ни единого человека, — так же степенно отвечал другому любопытному.
— До иных деревень проще добираться по звериным тропам. А ежели ехать по дороге, то надо будет сделать крюк верст в пятьсот, — удовлетворял любопытство третьего.
«Какая-то все пустота, — по-своему определил петербургских жителей. — Все они здесь еще больше, чем мы, дремучие, а туда же, корчат из себя цивилизованных…»
На одной из тусовок внимание его привлек молодой, лет около тридцати, парень с горящими глазами. Людмила его представила как подающего надежды архитектора. Остановился послушать.
— Деревня, глубинка сегодня должна быть другой, — толковал, не обращаясь ни к кому конкретно, молодой архитектор. — Хватит, как сказал поэт, «тащиться сохой по полям». Деревня мне представляется преображенной и своим внешним обликом, и своей внутренней сутью. Современное, железобетонное должно сочетаться с травой, деревьями, птицами и всеми возможными надземными и подземными обитателями, какие всегда были присущи деревне. И дома надо строить из природных, экологически чистых материалов, а не из пластмасс, благо в России таких материалов немерено. Я разработал проект такой деревни и пытаюсь предложить его строителям. Но, боюсь, это вопрос далекого будущего. Вот вы, Владимир Степанович, из Сибири, — повернулся к Белову. — Как лично вам представляется деревня будущего и возможно ли осуществление такого проекта у вас?
