Джон Биггинс - Под стягом Габсбургской империи
Когда я уходил, то услышал её голос:
— Шшшто?.. Ты не любишь свою маленькую Иренку? Я сейчас заплачу-у-у-у...
И тогда я увидел, как молодой человек с мученическим выражением лица роется в заднем кармане. Что до меня, мне пришлось зайти в кафе «Кардоум» и заказать чашку кофе, дабы прийти в себя. Руки тряслись так сильно, что официантка спросила, всё ли у меня в порядке и не вызвать ли скорую. Но я мог хотя бы утешаться тем, что несмотря на войны и развал империй, кое-что в мире не меняется никогда.
А господарица Зага? Я понятия не имею, что с ней стало после того утра на черногорском берегу, когда она плыла к ялику. Единственный намек появился много лет спустя благодаря книге о французских художниках, которую читала моя английская жена Эдит году эдак в 1963. Это была краткая заметка с манящим примечанием.
«Одна из любовниц Сутина [87] в Париже в 1924-25 годах была любопытной личностью, называвшей себя югославской принцессой Загой: женщиной с простыми чертами лица, но сильным характером. Она переехала с ним в Сен-Жан-Кап-Ферру, но позднее он её бросил, и она пристрастилась к абсенту, а затем несколько лет спустя умерла от туберкулёза в Антибе».
Я подумал, проблема наших мечтаний в том, что они могут исполниться. Что до двух моих спутников по путешествию, штабсторпедомайстера Кайнделя и стюарда первого класса Фердинанда Вонга, обоих секретно наградили за храбрость и мужество. Кайнделю вручили серебряную медаль «За храбрость» за «отвагу на действительной службе», а затем он ушёл в отставку с флота, его снова призвали в 1916 году из-за острой нехватки старших унтер-офицеров и поставили во главе отдела снабжения военно-морских сил в Поле. Эта должность и растущая военная нищета по всей Дунайской монархии позволили ему скопить приличное состояние от распродажи государственного имущества, но он не успел им насладиться. Он умер в октябре 1918-го, став одной из несчётного числа жертв страшной эпидемии испанки, положившей конец войне.
Стюард Вонг, как гражданский, доставил проблемы властям, когда дело дошло до признания его храбрости и потери руки в боевых действиях. В конце концов он удостоился личной аудиенции у императора в Шённбруне и был награждён небольшим пособием из личного императорского бюджета. Ему предлагали или ежегодный доход, или всю сумму целиком. Вонг мудро выбрал последнее и вложил деньги в маленькое семейное кафе в Триесте, где остался местной знаменитостью даже после перехода города в границы Италии в 1918 году, знакомя всех посетителей с историей своих странствий. Я собирался навестить его в 1934 году, когда морские дела Польши привели меня на Адриатику, но не удалось, поскольку он умер от инсульта за несколько дней до моего приезда.
В начале 1918 года из-за отчаянного дефицита офицеров линиеншиффскапитана Блазиуса Ловранича фон Ловраница, педантичного капитана «Эрцгерцога Альбрехта» в начале моих приключений, перевели на берег командовать пехотным батальоном кригсмарине на итальянском фронте, несмотря на то, что он был слишком стар для активной службы.
В те ужасные последние дни октября 1918 года он оказался в окопах изрытого снарядами хребта Монте-Томба чуть севернее Тревизо, пока голодающие и охваченные гриппом остатки габсбургской армии сражались, удерживая линию фронта, а всё вокруг них беспорядочно рушилось. При угрозе мощной атаки Антанты, с венгерскими полками по обоим флангам, старый Ловранич собрал роту боснийских мусульман и половину польского батальона и повёл их вместе с выжившими матросами в жестокую контратаку, которая временно заставила врага отступить от вершины хребта, а сам погиб при взрыве гранаты.
Возможно, и к лучшему, что он не увидел окончательный крах империи и династии, которым он и его предки столько веков служили со столь меднолобной преданностью. Я могу только надеяться, что во время последней атаки через колючую проволоку и по воронкам от снарядов на этом злополучном хребте, души Радецкого, Шварценберга, Евгения Савойского и всех императорских фельдмаршалов смотрели на него и храбрую горстку воинов, сражавшихся и умиравших (хотя они не могли этого знать) за государство, уже прекратившее существование.
Но что же, спросите вы, насчет профессора Алоиза Фибича, недавно умершего американского экономиста, с которого и началось это повествование? При чем тут он? Что ж, вот как было дело. Поздним вечером в феврале 1915 года я находился в Военно-морском департаменте на Цолльамтштрассе, закончив серию допросов, заполнив отчёты и получив поздравления по поводу побега из Циндао.
О приключениях на Балканах меня внимательно допросили все, от начальника военно-морского штаба и ниже, и я рассказал всю неприкрытую правду, веря (как я думаю, оглядываясь назад, наивно), что я лишь как мог исполнял свой долг и мне не причинят вреда. Всё было подробно записано и теперь печаталось в трех экземплярах, прежде чем их навсегда упрячут в запутанные архивы Военного министерства. Последним меня допрашивал перед отъездом в Хиршендорф и месячным отпуском начальник Военно-морского Эвиденцбюро, австро-венгерской морской разведки.
— Что ж, Прохазка, — сказал он, — ну и осиное гнездо вы разворошили, должен признаться: не только в высшей степени возмутительная некомпетентность, но также большая вероятность, что и наши люди замешаны в заговоре с целью убийства наследника. Лишь бы мы смогли это распутать.
— Но, герр шиффскапитан, почему бы не допросить гауптмана Белькреди? Уверен, что это он был их «Прохазкой». Тем вечером я видел его в Черногории, и он узнал меня, по сути, разоблачив перед Драганичем и его головорезами. Если вы допросите его, то сможете найти след того загадочного «Сокола», которого они постоянно упоминали.
Прежде чем заговорить, линиеншиффскапитан перетасовал какие-то бумаги на столе.
— Поверьте, мы были бы этому крайне рады. Но теперь, боюсь, такой возможности не представится. Гауптмана Белькреди убили около Лимановы четырнадцатого сентября: как сообщали, его застрелили его же солдаты, когда он пытался помешать им перейти к русским. Неважно, что он знал, он унёс это с собой в могилу. Что до вашего «Сокола»... — он замолчал на мгновение, — у нас есть идея, кто это может быть. Только идея. Но мы едва ли можем спросить об этом Конрада фон Гетцендорфа, не так ли? Доверие общественности к имперской и королевской армии и без того довольно непрочно, не хватало еще тащить начальника штаба на допрос в связи с возможным обвинением в государственной измене. Нет, Прохазка, иногда нужно попридержать лошадей. Дело в том, что мы теперь увязли в мировой войне, и как именно мы в нее влезли, вопрос по большей части исторический. Наш долг как австрийских офицеров — смотреть в будущее и изо всех сил сражаться за монархию и отечество. И этот долг зовет меня скорее приступить к последнему делу, которое я попрошу вас закончить до ухода в отпуск.
