Михаил Щукин - Ямщина
Он и сейчас, сидя за столом, вполуха слушал бодрый голосок Дидигурова, иногда рассеянно кивал головой, а сам думал совсем о другом и мысли его были далеко-далеко — в Нерчинске. Полгода назад добралась оттуда до Тихона Трофимовича последняя весточка: Петра выпустили из каторги и определили на поселение, они сняли с Феклушей домик и теперь ждут не дождутся ответа на прошение, чтобы разрешили отбывать поселение в Томской губернии. «Хоть бы скорей возвращались, — думал Тихон Трофимович, — скорей бы меня освободили, уж притомился я…» Долгая разлука с Петром и с Феклушей была для него тяжкой. Он впадал в беспричинную тоску, томился и ему все больше верилось: вот только вернутся Петр с Феклушей, вот только окажутся они рядом — и жизнь расцветится совсем по-иному — весело.
— Вот еще чего я вызнал, — все про свое долдонил Дидигуров, — есть такие специальные вагоны — ледники, в них даже летом морозина стоит, как на Крещенье. Загрузил маслице в такой вагон — и гони его куда хошь — хоть в любое государство! А? Ты меня слышишь иль нет?
— Да слышу, слышу… Прямо в ухо дундишь — как не слышать. Давай-ка, друг ситцевый, на покой определяться. Вон там, в спаленке, Степановна тебе постелила, а я пойду пройдусь маленько…
Дидигуров еще что-то хотел сказать напоследок, но Тихон Трофимович уже дверями стукнул. В сенях столкнулся с Васькой.
— А ты чего не спишь?
— Как можно, Тихон Трофимыч! — Васька даже сделал вид, что обиделся. — А вдруг понадоблюсь.
— Ну, коли не спишь — ступай за мной.
И Тихон Трофимович первым выбрался на крыльцо.
Ночь стояла лунная, звездная. Земля, как обычно бывает ранней весной, пахла влагой, недавно стаявшим снегом. На улицах покачивались, как зыбкие полотнища, фиолетовые тени. В окнах светили еще кое-где огоньки, иногда запоздало стукала калитка и на стук разом отзывались беспокойные в это время собаки.
Шел Тихон Трофимович без всякой цели и стараясь ни о чем не думать. Шагал, твердо ставя ноги в сапогах на мягкую, беззвучную землю, глядел на улицу, смутно видную в лунном свете, и убеждал самого себя, что беспокойств никаких нет, что все обстоит ладно и можно ни о чем не тревожиться. А оказалось — шиворот навыворот. Об этом подумал Тихон Трофимович, когда остановился напротив дома Романа и уперся в запертые ворота. Вот, оказывается, куда его притянуло.
Но стучать и будить хозяина Тихон Трофимович не стал, представил печальный, с немым вопросом — может, какую новость принес? — взгляд Романа и повернул обратно. Не было у него никаких новостей от Феклуши с Петром, а была только одна душевная маята и тоска.
Когда вернулись домой и уже поднялись на крыльцо, Васька, до этого молчавший, простодушно спросил:
— А мы куда ходили-то, Тихон Трофимыч? Зачем?
— За вчерашним днем, — буркнул ему в ответ хозяин.
33
Собрался он и сходил к Роману только через несколько дней, когда проводил обратно в город Дидигурова, который на прощанье все увещевал его в Огневой Заимке не задерживаться. Тихон Трофимович согласно кивал головой, а сам досадливо думал: «Да отбывай ты скорей, тарахтелка, дай от тебя передохнуть!» И, выпроводив компаньона, действительно, вздохнул с облегчением.
В тот же день, после обеда, и пошел к Роману. Хозяина застал за сборами: на широкой лавке аккуратно разложен был плотницкий инструмент, а сам Роман запихивал в большой мешок свою небогатую одежонку.
— Вот и ходи к такому в гости: ты к нему в дом, а он — из дома. Куда собрался?
Роман поднял голову, долго вглядывался, словно не узнавал Дюжева, наконец кивнул и пригласил:
— Проходи, Тихон Трофимыч, присаживайся. А я задумался… Собираюсь вот… Посыльные позавчера были, алтайские, зовут церковь ставить, наша им шибко поглянулась. Подумал-подумал, да и согласился. Все-таки в деле веселее, глядишь — и дни быстрей побегут. Теперь вот собираюсь; правда, мне собраться — только подпоясаться…
— А я шел — думал, у тебя какая весточка про Феклушу с Петром. Сам понимаю: была бы — так сказал бы давно, а все надеюсь.
— Нету весточки, Тихон Трофимыч, нету… В этом и печаль вся…
— Ладно, вся не вся, а будем надеяться. Когда отправляться-то думаешь?
— Завтра. Они, алтайские, к обеду и подводу обещали прислать. Соберусь сегодня, а завтра потихоньку тронусь.
Нет, не получалось задушевного, как раньше, разговора. Будто совсем чужие, сидели они друг перед другом и тяготились, не зная, о чем говорить. И попрощались холодно, невесело. Тихон Трофимович медленно побрел домой и, когда добрался до своей спаленки, сразу же завалился спать, и сон его настиг тяжелый, душный, непонятный. Что снилось — он и вспомнить не мог, только одно осталось в памяти — большой розовый шар катился по пустой дороге.
«Приснится же дребедень всякая… — досадовал Тихон Трофимович, поглядывая в окно, за которым уже собирались сумерки, — и чего меня на дрыханье растащило, теперь ночью буду глазами в потолок лупать… Ох, грехи мои тяжкие!»
Но спать в эту ночь Тихону Трофимовичу не довелось совсем по другой причине. Вечером, когда уже стало смеркаться, в ворота кто-то громко затарабанил. Белянка, сидевшая на груди хозяина, торчком поставила ушки и насторожилась, словно почуяла что-то тревожное.
— Ну-ну, не бойся, — Тихон Трофимович погладил свою любимицу по макушке, бережно ссадил на пол и поднялся, чтобы узнать — что за гости явились на ночь глядя.
Оказалось, что пришел староста Тюрин. Непохожий на самого себя и донельзя растерянный, даже большущая окладистая борода и та была взъерошена и будто сдвинута набок. В руках — бумага, свернутая в трубочку, и он перекладывал ее из ладони в ладонь, словно она обжигала кожу и не было никакого терпения держать ее.
— А я уж думал — варнаки какие нагрянули, так шибко в ворота долбятся, — пошутил Тихон Трофимович.
Но поздний гость на его шутку не отозвался; не здороваясь и забыв лоб перекрестить, он прошел к столу, выкрутил до отказа фитиль в лампе, отчего в спаленке стало светло, как днем, и грузно шлепнулся на стул, будто шматок сырого теста.
— Тут покруче забота навалилась, Тихон Трофимыч, така забота, что варнаки по сравненью с ей — тьфу, семечки! — Тюрин перевел дух, выложил на стол бумагу и шепотом, оглянувшись, выговорил: — Царевич к нам едет…
— Куда? В Огневу Заимку? — опешил Тихон Трофимович.
— В том-то и дело, что через нас поедет. В волости я седни был, в Шадре, по вызову, начальства нагрянуло видимо-невидимо, настращали и бумагу вот выдали. Велено на сходе ее зачитать, ну и сделать все в точности, как там прописано… — Тюрин помолчал, со свистом потянул носом и вздохнул: — Не было печали… Ты уж, Тихон Трофимыч, пособи мне, ты человек бывалый, со всяким народом видался, не то что я — тележного скрипа пужаюсь…
