Алексей Войтешик - Свод (СИ)
Мы подойдём ближе. Как только мой человек даст знак, что всё в порядке, я, щедрой русской рукой отпущу тебя и твою девицу на все четыре стороны. После этого войду в замок и возьму всё, что только посчитаю нужным в качестве платы за дарованную вам жизнь. Если хоть кто-то останется там или заартачится, спалю всё к чёртовой матери.
По-моему, это сходная цена. Вы себе ещё добра наживёте, а впредь и сами будете помнить, и другим расскажете, каково это жить за слабым королём, что не в силах оберегать своих подданных не то у границ, а и вглуби собственной державы.
Ты вот сам посмотри, где ваша хвалёная армия? Греется где-то у тёплых печей, да отъедается до весны. Да-а-а, — сотник криво ухмыльнулся, — и про великодушие наше тоже не забывай. Доберись до вас те же басурмане первым делом стали бы при тебе сильничать твою невесту, а уж после того, сделали бы с тобой что-нибудь эдакое страшное, что одному их поганому богу известно…. Так что ж, пан? — Заключил Простов. — Согласен ты на мои условия, али нет?
Война был в замешательстве. Ему дорогого стоило взять себя в руки и хоть что-то ответить:
— Это и вправду великодушно, — пересохшим горлом прохрипел он и тихо откашлялся, — когда мы …сможем уехать.
— Не спеши, пан, — вяло ответил сотник, — вначале отошлём людей, подойдём поближе, получим знак, а уж тогда….
ГЛАВА 13
Люди вышли через панский парк к реке, а там сразу в село. Шли, кто домой, кто к родственникам. В то, что в присутствии какого-то вооружённого чужака, сумбурно и несвязно наговорил перепуганный Казик, верилось с трудом, а потому, когда панский посланник был вынужден повторить свой рассказ, во дворе, чуя неладное, собрались практически все из тех, кто служил у пана.
Казик снова запутал бы всех своими бессвязными повествованиями, но, слава богу, среди прочих присутствовал его отец, который лучше других понимал суть сказанного. Шыски старший, отодвинув в сторону своего перепуганного отпрыска, задыхаясь от волнения, быстро и доходчиво объяснил всем, что у ворот замка стоит русская армия, и что пан приказал всем немедленно уйти, иначе люди Василия всех убьют. Авторитет Марека был непререкаем, а потому больше никто ни ничего не стал спрашивать.
В селе немало удивились, заметив как среди белого дня из панского парка высыпала целая толпа насмерть перепуганных людей, среди которых сновал какой-то вооружённый чужак, будто назойливая муха донимающий всех расспросами о панской служанке Михалине. Так и не добившись ни от кого вразумительного ответа, он ушёл обратно к замку, а люди собрались у моста, куда к тому времени сбежалось чуть ли не всё село.
Кто-то из мужиков, взобравшись на придорожный камень, указывал в сторону панской усадьбы и сурово махал кулаком незримому врагу. Его стащили на землю, и урезонили: «сказано же, сидеть дома, не то всех перебьют». Мельницкие бабы, уразумев, наконец, какая беда стоит у ворот панского замка, перестали слушать пустые разговоры, закричали как полоумные и побежали по домам.
Так, хоть и с опозданием, а докатились слухи о русском отряде и до Климихи. Это сердобольные соседи, помня добро, прислали к старухе сына. Посыльный всё рассказывал обстоятельно и громко, как и положено это делать для старческих ушей. Где белоголовому подростку было знать, что его слова были слышны не только бабке?
Разумеется, Свод ничего не мог понять из того, о чём повествует в сенях скрипучий подростковый голос, но по тому, как вскочила с места Михалина, как прижала к губам дрогнувшие руки, он догадался, что в полученных новостях нет ничего хорошего.
«Вот, — подумал Ричи, — наверное, и решилось. Видно, пришло время теперь ещё и литовскому судье призвать меня к ответу».
Недолго думая, Свод заключил: «не хорошо купаться в женской любви и ласке, в тот момент, когда где-то рядом решаются весьма и весьма важные дела, связанные с тобой». Всегда лучше узнать всё пораньше…».
Сотня Простова подошла к Мельницкому замку. С первого же взгляда опытный сотник понял, что, несмотря на ветхость и возраст панских стен, его людям нелегко бы пришлось, начнись здесь настоящая драка. Мощная каменная арка въездных ворот зло щурилась на приближающихся людей отверстиями горизонтальных бойниц. Наверняка, сверху над ними есть крохотные щёлки для глаз стрелков, а в случае надобности в нишах старого здания достаточно места для того, чтобы спрятаться и лучникам. Да где там? — Опровергал свои же умозаключения Простов. — Тут и с пищалями, и с пушками есть, где развернуться. Так обустраивались ещё при царе Горохе. Хоть и по-старому, а надёжно.
Он выстроил сотню так, чтобы даже в случае предательства, принять бой умело, и не терять людей из-за собственной нерасчётливости. Вскоре в проёме ворот появились двое — человек Простова и панский посыльный. «Вот же глупый малый, — рассуждал сотник, глядя на панского слугу, — ему бы бежать со всеми, а он…».
— Что ж ты? — весело спросил Степан, едва только они подошли поближе. — Шёл бы со всеми куда подальше…
Панский посыльный виновато опустил глаза и ничего не ответил.
— Ну, — продолжил Простов, — то, как говорится, дело твоё.
Далее Степан, отбросив в сторону ненужный, шутливый тон, обратился к своему посыльному:
— Говори, Михал, что там?
— Всё, как надо, батько, — ответил тот. — Все ушли, усадьба пуста. Я всё обсмотрел. Так, ежели и спрячется кто, то человек-два, не боле. Но, то ж нам не помеха…
— А это уже не тебе решать, — не дал ему договорить Простов, — иди-ка, отдохни. На то, что б избавляться от помех, у меня найдутся другие…
Ну что, пан, — повернулся сотник к Якубу, — вижу, сладится у нас дело. Ёзеф! Выбери-ка человек пять и отправь их в имение. Пусть быстренько прошвырнутся по дому, да по двору, авось найдётся тот, кто желает укоротить жизнь своему пану. Давай, без задержек…
Кравец кивнул, и вскоре пятеро всадников умчались в сторону каменных стен замка. По сравнению со временем, которое ушло на то, чтобы вывести из него людей, отлучка этих дружинников показалась совсем незначительной. Трое из них вернулись очень скоро:
— Все чисто, — кричали они наперебой, предчувствуя богатую наживу, — батька, там есть что взять, в щедрое место пришли…
— Добро. — Хищно оскалился сотник, чувствуя, как отлегло у него от сердца, знать не зря столько вёрст отмахали. Он лихо развернул коня:
