Джеймс Купер - Осада Бостона, или Лайонел Линкольн
— Куда вы направляетесь? — грозно спросил Лайонел.
— На мыс, — был ответ. — Да, да, и старые и молодые, и большие и малые, и люди и скотина, и двухколесные и четырехколесные повозки — сегодня ночью все спешат на мыс, как ты можешь сам догадаться, приятель!
Да, — продолжал он, воткнув свою палку в землю и опершись на нее обеими руками, — четырнадцатого марта мне исполнилось восемьдесят три года, и, бог даст, к следующему дню моего рождения в Бостоне не останется ни одного красного мундира. По моему мнению, приятель, они слишком долго там засиделись, пора и честь знать. Сыновья мои все на войне, а моя старуха со вчерашнего вечера помогала мне нагружать этот воз сеном. Вот я и везу его в Дорчестер, и оно ни гроша не будет стоить конгрессу.
— Значит, вы везете свое сено на Дорчестерскии перешеек? — спросил Лайонел, меряя взглядом старика и его упряжку и не решаясь напасть на такого немощного и беззащитного человека.
— Да говорите громче, по-солдатски, так же, как вы говорили раньше, я немного туговат на ухо, — ответил возница. — Нет, они не забрали у меня сено, они говорят, что я уже и так много сделал. А я говорю: разве можно сказать, что человек достаточно сделал для своей страны, если она хоть в чем-нибудь еще нуждается? Я слышал, что солдаты тащат на укрепления фашины, как они их называют, и прессованное сено. Ну, а сено-то как раз по моей части, вот я и навил его целый воз. И, если этого мало, пусть хоть сам Вашингтон ко мне явится. Я отдам ему и амбары, и сеновалы, и все, что у меня есть!
— Если вы готовы так много сделать для конгресса, может быть, вы поможете уставшей женщине? Ей с вами по дороге, но она слишком слаба, чтобы идти пешком.
— От всего сердца, — сказал возница, оглядываясь кругом в поисках той, кому он хотел помочь. — Да только, может, она далеко? Ведь час уже поздний, а мне бы не хотелось, чтобы английские пули попали в кого-нибудь из наших на Дорчестерских холмах только из-за того, что там не хватило нескольких охапок сена.
— Она вас не задержит ни на минуту, — сказал Лайонел и подбежал к Сесилии, почти незаметной в тени изгороди, у которой она стояла. Подведя ее к возу, Лайонел продолжал:
— Вам щедро заплатят за услугу.
— Ну, какая тут плата! Может, она дочка солдата или, скажем, его жена и ей следовало бы ехать в коляске с лошадьми, а не на возу, запряженном волами?
— Да, да, — вы правы, она и жена и дочь солдата.
— Вот и славно! Ручаюсь, старый Пут не совсем ошибался, когда уверял, что женщинам под силу остановить те два полка, про которые чванный английский парламент хвастал, будто они пройдут через все колонии — от Гемпшира до Джорджии… Ну, как вы там — устроились?
— Превосходно! — ответил Лайонел, который тем временем приготовил в сене два места, для себя и Сесилии, и помог ей взобраться на воз. — Можно ехать.
Возница, который был владельцем сотни акров хорошей земли по соседству, без долгих разговоров взмахнул своей палкой и погнал вперед четырех волов. Ральф наблюдал за этой короткой сценой, прячась в тени изгороди.
Когда воз отъехал, он махнул рукой, перешел через дорогу, и скоро его серая фигура растаяла в туманной дымке, словно призрак.
Между тем погоня за беглецами не прекращалась: кругом раздавались голоса и в обманчивом свете луны мелькали тени солдат, рассыпавшихся по полям. Кроме того, как слишком поздно сообразил Лайонел, оказалось, что им придется проехать через Кембридж. Когда он заметил, что они въехали на улицы городка, то охотно покинул бы воз вместе с Сесилией, но было слишком опасно попасть в самую гущу солдат, беспорядочно сновавших повсюду.
Оставалось только неподвижно и молча лежать, зарывшись в сено, в надежде, что их не заметят. В довершение всего пылкий патриотизм старого возницы не спасал его от некоторых слабостей, и он, вместо того чтобы ехать прямой дорогой, повернул своих волов и остановился у того самого трактира, куда за несколько часов до этого доставил Сесилию американский офицер. Здесь царило такое же бурное, беззаботное веселье, как и раньше. Появление странного экипажа сразу собрало вокруг него толпу, и злополучная парочка на возу стала с тревогой прислушиваться к разговорам.
— Что, старина, и тебя конгресс запряг в работу? — закричал солдат с кружкой пива в руке. — Ну-ка, промочи себе горло, почтенный отец Свободы, — для сына Свободы ты ведь староват!
— Да, да, — ответил восхищенный фермер, — я и отец Свободы и сын. У меня четверо сыновей на войне да семеро внуков в придачу. В одной нашей семье могло быть одиннадцать добрых стрелков, если бы у пяти ружей было вдвое больше замков. Однако младшие все-таки раздобыли себе охотничье ружьецо и даже одну двустволку.
А у мальчишки Аарона такой седельный пистолет, что лучше его, я думаю, нет во всем Массачусетсе! Ну и подняли же вы тарарам сегодня ночью! Этого пороха небось хватило бы еще для одного сражения на Банкер-Хилле.
— Простая военная хитрость, старик! Надо было отвлечь англичан от Дорчестера.
— Если бы они и глазели на него, не много увидели бы в такую темную ночь.
— Твоя правда, отец. А вот не видел ли ты, как по дороге улепетывали двое мужчин и одна женщина?
— Двое, ты говоришь? Двое? — спросил фермер и наклонил голову набок, словно размышляя о чем-то.
— Да, двое мужчин.
— Нет, двоих я не видел. Ты говоришь, они бежали из города?
— Да, и бежали так, словно за ними гнался сам дьявол.
— Нет, я не видел двоих. Да и вообще не видел, чтобы кто-нибудь бежал. Оно, конечно, от хорошего дела не побежишь… А что, за их поимку назначена награда? — перебил сам себя старик и снова задумался.
— Пока еще нет, ведь они только что убежали.
— Самый верный способ поймать вора — это пообещать за его поимку хорошую награду. Нет, я не видел двоих мужчин. А ты уверен, что их было двое?
— Эй, ты, проезжай со своим возом! И поживее! — закричал офицер-интендант, мчавшийся по улице на коне.
И фермер вдруг вспомнил, что ему надобно торопиться. Он взмахнул палкой и, пожелав веселым солдатам доброй ночи, погнал своих волов. Однако еще долго после того, как старик покинул городок и перебрался через реку, он то и дело останавливал воз, словно колеблясь, продолжать ли ему путь или вернуться назад. Наконец он взобрался повыше на сено и уселся так, чтобы одним глазом наблюдать за волами, а другим — за Лайонелом и Сесилией. Около часа старик рассматривал своих спутников, и никто не проронил за это время ни слова, после чего он, очевидно, решил, что его подозрения напрасны, и больше не обращал на них внимания. Быть может, он забыл о своих сомнениях еще и потому, что дорога была забита встречными возами и править становилось все труднее.
