Михаил Шевердин - Набат. Книга первая: Паутина
Так же медленно он извлек свернутый в трубочку пергамент, но не отдал в руки доктору, а, еще раз тяжело вздохнув, положил на письменный стол и отступил, отряхивая ладони одна о другую: дескать, умываю руки под давлением обстоятельств. Губы его шептали молитву.
— Тысячу раз я вам говорил, Алаярбек Даниарбек, что я доктор, тысячу раз заявлял, что не желаю ввязываться ни в какие турецкие тайны этих джадидов, а вы…
— Что я, Петр Иванович? — жалобно промычал Алаярбек Даниарбек. — Измаил Нанвой — хороший человек, знаток ислама, он при смерти, благочестивый мусульманин… Я обещал…
Доктор перебил:
— Возьмите эту бумажонку.
Руки у Алаярбека Даниарбека тряслись, когда он поднял свиток со стола.
— Взяли?! Оседлайте Белка!
— Зачем? — удивился Алаярбек Даниарбек.
— Не разговаривайте. Отвезите эту проклятую бумажку тому, кому она предназначена.
— Назиру Рауфу Нукрату? — В голосе Алаярбека Даниарбека послышалось волнение.
— К черту, к дьяволу, к тому, кому ее вез этот сумасшедший старик Измаил, как его…
— Ну нет, нельзя.
Свиток опять оказался на столе.
— Долго я с вами буду канителиться? — угрожающе протянул доктор.
— Нельзя. Там такое написано, о!
— И вы смели засунуть нос?
— Там, — страшным шепотом заговорил Алаярбек Даниарбек, повернувшись к доктору, — там опасные слова.
— Отвратительно! Сами вы впутались, дорогой Алаярбек Даниарбек, и хотите меня впутать. Понятно вам? Я врач, не следователь, не сыщик, а врач… вра-а-ч.
Не подымая головы, Алаярбек Даниарбек пробормотал:
— Посмотри, Петр Иванович, что там написано! Ох, что там написано! Хотел я сразу, как меня просил хороший человек Измаил Нанвой, отнести эту… плохую бумажонку назиру Нукрату. Я и поспешил. Иду, а мне демон любопытства шепчет: «Разверни, сними печать, загляни!» Хотел снять печать, руки трясутся. Нельзя. Святой человек просил на смертном ложе, а я… Нет, пошел дальше. А тот джин любопытства гудит в ухо; «Алаярбек Даниарбек, до конца дней будешь мучиться: что там написано?» Любопытство — то же вожделение. Не удовлетворишь — умрешь в мучениях. А тут как раз чайхана самаркандца Зиядуллы Тарбузи, прозвище у него такое. Старый друг, свояк вроде. Ну, зашел к нему. То да се, и рассказал о своих мучениях. Он и говорит: «Неужели вы доверите содержание бумаги первому встречному?» Он свояк, друг, он брат моей жены. Ну вот, прочитали мы бумагу и чуть не умерли. «Меня нет! Я умер! И ты уже умер. Беги, брось эту вонючую бумагу в нужник…»
— Чтоб вас черти взяли! — рассвирепел всегда спокойный доктор. — Давайте бумагу, а сами встаньте у двери.
В руках у Петра Ивановича оказалось письмо, подписанное самим Усманом Ходжаевым.
Он писал вожаку бухарских джадидов Махдуму из-за границы.
В письме подробно излагались недавние события в Душанбе.
«Все шло хорошо, — говорилось в письме, — Энвер прибыл в Душанбе. Даниар уже приступил к разоружению большевиков, и вдруг… все дело поломал какой-то сумасшедший командир Гриневич. Большевистские солдаты оказали сопротивление. Ибрагим, угрожая, заявил: „Сейчас у меня союз с большевиками, и я с их помощью перережу проклятых вероотступников джадидов. Порежу джадидов, а потом прикончу большевиков“. „Нож дошел до кости“, и пришлось нам — Энверу, Али Ризе, Даниару и всем — покинуть Душанбе». Ныне, судя по письму, сам Усман Ходжаев пребывал за границей, в некоем очень уважаемом и знаменитом городе и «трудился не покладая рук над возвеличением идеалов свободы, готовя совместно с уважаемым и достойным человеком Саибом Шамуном удар нечестивым большевикам Бухары и Самарканда, в чем принимают самое решительное участие весьма почтенные люди из джадидов».
Усман Ходжаев сообщал, что «Измаил Нанвой — человек храбрый и преданный нашему делу — расскажет, когда Саиб Шамун прибудет в Самарканд для действий и какую помощь необходимо оказать самаркандцам, кующим мечи и навастривающим стрелы с тем, чтобы к приезду Саиба Шамуна все было наготове».
Усман Ходжаев устанавливал связи с англичанами и эмиром и предлагал через Махдума свое посредничество председателю совета назиров.
Письмо содержало множество имен, фактов. Усман Ходжаев много путал, перемежая свои мысли благочестивыми отступлениями, ссылками на коран, но из письма явствовало, что многие из работников Бухарской народной республики, и в том числе некоторые назиры, участвовали в подготовке мятежа. Усман Ходжаев обнаглел до того, что все имена писал совершенно открыто.
Бумага жгла руки Петру Ивановичу, и он все больше мрачнел.
— Наделали вы дел, друг Алаярбек Даниарбек.
Но Алаярбек Даниарбек по теплым ноткам в голосе доктора понял, что он совсем не сердится, а, напротив, очень доволен.
— Ничего себе документик. Седлайте лошадей.
— Мы куда-нибудь поедем?
— Да, кстати, достань-ка мне наган, он там в столе на обычном месте.
— И куда мы поедем, Петр Иванович?
Раздался стук. Алаярбек Даниарбек начал пятиться назад, смотря на дверь так, как будто оттуда должен был ворваться по меньшей мере дракон.
— Кто там?
— От председателя совета назиров. Здесь живет доктор?
— Да! — громко сказал Петр Иванович.
Он впустил в комнату человека. Это был милиционер в мерлушковой шапке, при шашке.
— Вас просит к себе срочно, немедленно председатель.
— Что случилось?
— Не знаю, вас требуют.
— Хорошо, подождите… Я соберусь.
Уже садясь на лошадь, доктор успел незаметно шепнуть Алаярбеку Даниарбеку:
— Видите, до чего доводят намазы да омовения. Отвезите бумагу в Особый отдел Пантелеймону Кондратьевичу, да быстренько.
Глава тридцать первая
Рождение отряда
Сколько бы ты ни приобретал знаний,
Если ты не применяешь их в жизни — ты невежда.
Абу-Али Ибн-Сина— Кобыла с волком тягалась, — проговорил слабым голосом Файзи, — один хвост да грива остались.
Он склонился к очагу и начал раздувать угли. Окоченевшие пальцы не слушались, и ему все не удавалось как следует подложить хворостинки в огонь. Файзи заметил зловещую улыбочку на лице Юнуса и испугался, что сейчас друг раскричится.
Но Юнус смотрел прямо перед собой на потемневшую от времени и дыма стенку и не отвечал. Он не видел ни очага, ни друга, ни стены. Он думал.
Молчание успокоило Файзи. Он оторвался от очага и, стараясь придать своим словам всю язвительность, на какую был способен, заговорил:
— Ты, брат Юнус, всегда смахивал на аиста, а смотри, сухопарый, на кого стал похож с тех пор, как не виделись: на фараонову мумию. Совсем тощий, тщедушный. Раньше ты силу имел в жилах, а сейчас что осталось?..
